Марья Цепиш - Мой Черный Князь

В общем, все было очень плохо и в России, и в моем селе, и в моей жизни. А куртка-пальто стала неким катализатором, делающим мое существование в школе просто невыносимым. Но родители не могли купить мне новую одежду, и страдания мои росли день ото дня. Помню, как собирала по селу бутылки, мыла их и сдавала, чтобы купить тетрадки и учебники или хлеб. Находить бутылки в большом количестве мне помогала логика. Я понимала, что пьянствующие на улице люди обычно прячутся в закоулки, подворотни, тупики, подальше от милицейских глаз, и пьют они ночью. Поэтому я отправлялась собирать богатый урожай звенящего добра по утрам и чуть не плакала, когда мне попадались разбитые бутылки. Однажды я нашла десять чистеньких и целых бутылок за газетным киоском. Радуясь находке, я ничего вокруг не замечала, с упоением укладывала в пакет одну за одной. Вдруг из забытья меня вывел скрипучий голос какой-то старой алкашки. Оказывается, она раньше меня набрела на эти сокровища и ходила домой за пакетом. Она наорала на меня и оставила ни с чем. Униженная и обделенная, я шла домой и плакала. Счастье было так близко, и его отняли. Всю мою жизнь это ощущение повторяется. Девяностые годы – это страшные времена, воспоминания о них до сих пор портят мне настроение.

Как-то я увидела, что в папином шкафу висит синяя болоньевая куртка простого кроя, без капюшона, манжет и пояса.

– Чего она у тебя бесхозная висит?

– Да тут около кармана дырка, – ответил папа. – Другу помогал трубу железную нести, зацепил и порвал. Зашивал, но вид испорчен.

Меня же дырка нисколько не смутила. Я нашила поверх нее лейбл от китайских джинсов. И забрала эту синюю куртку себе. Все-таки она лучше, чем сиреневое убожество. Эта хотя бы не мала мне. Уж лучше пусть болтается на мне и я закатаю рукава, чем продолжу каждый день надевать распроклятый отголосок бесследно ушедшего детства.

Кстати говоря, куртка не выглядела на свой преклонный возраст (папа говорит, что купил ее до моего рождения, и если я стала носить ее в четырнадцатилетнем возрасте, то куртке уже стукнуло лет восемнадцать). Надо мной перестали смеяться, думая, что это новая вещь, а я сделала очень важный вывод: в жизни необходимо уметь пускать пыль в глаза окружающим. Пусть ты беден и жалок, но если ты гордо держишь осанку и хорошо одет, то люди будут относиться к тебе как к человеку, а не как к черни. Кстати о гордой осанке. Как раз до девятого класса я очень плохо училась в школе. Мне не хотелось ничего делать, и я с унылым видом таскалась в школу, чтобы просто отсидеть уроки, получить свои двойки и тройки и поплестись домой. Мне было непонятно, для чего я появилась в этом странном мире, где все происходит наперекор моим желаниям, где лучшие места уже давно заняты, а очередь на них прописана на сто лет вперед. Я уже в детстве поняла, что мы все приходим в этот мир с разными возможностями, кто-то богаче, красивее, сильнее, сообразительнее, наглее, изворотливее, а кто-то – как я и мои родители – добрые и сентиментальные простофили, на которых все катаются и которым ни в чем не везет. Тотальное разочарование в жизни и боль от предопределенности кипели в моих детских мозгах, разрывали их в клочья и вытесняли все остальные мысли. Только к девятому классу мне удалось взять себя в руки. Неожиданно для себя я вдруг влюбилась в учебники и стала запоем читать историю, географию, биологию, засыпала в обнимку с задачниками по химии, физике и тригонометрии. Все школьные предметы увлекали меня настолько, что учебников было мне мало и я штудировала пособия для поступающих в вузы и студентов различных специальностей. Ни один учебный день не проходил для меня зря: по всем предметам я получала пятерки и любовно поглаживала свой дневник, страницы которого пестрили красными записями. Наверное, в эти моменты я была похожа на Голлума, корчившегося в припадке лихорадочной любви к прелести. Вместо кольца меня будоражили мои пятерки. Я стала чувствовать себя белым человеком, который ничем не хуже других. Ведь мои богатые одноклассники платят за медали, а я получу ее сама. Меня распирали гордость и желание шагнуть во взрослую жизнь. Мне казалось, что я все смогу, если буду очень стараться. Я ведь тогда не знала, что все равно не смогу устроиться в жизни так же удобно, как мои богатые одноклассники. Медаль и диплом оказались для меня не билетом в жизнь, а предметами скорби. Вот зачем было так стараться, слепнуть над учебниками? Чтоб потом работать в банке за восемь тысяч семьсот рублей?

Но в шестнадцать лет я не догадывалась о том, что в банках могут быть такие зарплаты. Мне дико хотелось стать журналистом, а для этого надо было прилично окончить школу. И я ее окончила с серебряной медалью. И вдруг мир вокруг меня стал менее пасмурным, отношения с одноклассниками и учителями наладились, меня стали уважать и перестали замечать, что я плохо одеваюсь и живу в самом бедном доме на центральной улице нашего села. Потихоньку я стала ощущать подобие спокойствия и радости, боль обид за жестокие насмешки одноклассников сменилась взаимной симпатией. Я думала, что смогу полностью излечиться от скорби, охватывающей меня всякий раз, как только подумаю о своем нищенском детстве. Но нет, так не бывает.

Память держится только за самое плохое, остальное ее не интересует. Недавнее происшествие – яркое тому подтверждение. Мы с подругами бродили по гипермаркету, это было как раз перед первым сентября – и на огромной площадке развернулся школьный базар. Разноцветные линейки, тетрадки с киногероями, блокноты… Сейчас мне все это уже не нужно, а вот в школьные годы все это купить было не на что, да и негде – в нашем селе подобные товары раскупались в мгновение ока, а привозились раз в столетие. Потому красивые тетрадки с героями «Титаника» или «Бригады» вызывали у всех зависть. Мне кажется, если покопаться в полицейских архивах, станет известно, что тогда кого-то даже убили за красивую тетрадь.

На школьном базаре оказалась вещь, которая и сегодня способна меня расстроить горестными воспоминаниями. Это коробочка со счетными палочками. Разноцветные тоненькие палочки, лежащие стройными рядами. Стоят десять рублей. Они мне абсолютно не нужны. Мне двадцать пять лет. Я работаю пресс-секретарем банка, мечтаю о главном полицейском ведомстве. На хрена мне палочки? А я пялюсь на них, и улыбка исчезает с моего лица. В далеком 1993 году, когда я пошла в первый класс, у меня не было таких палочек. Их негде было купить, и у нас не было денег. Двойная несокрушимая причина, которая лишила меня счастья обладать такими палочками. Папа выпилил мне палочки из плексигласа, я скрепляла их резиночкой и носила в школу, с завистью смотрела на красивые, разноцветные палочки одноклассников. Их богатые родители нашли эти распроклятые палочки. Разве же я их чем-то хуже? Почему у меня нет даже такой мелочи?! Я плакала каждый день, а родителям объясняла, что болит голова. Они же не бездельничают, работают, значит, не виноваты в отсутствии денег и палочек, и я не хотела их расстраивать. Сейчас я могу купить даже десять коробочек этих палочек. Но сейчас я больше не девочка с бантиками. Прошло много лет, а мне кажется, что у меня в жизни так и не случилось чего-то очень важного. Черт возьми, какую чушь я несу! У меня не случилось миллиарда важных событий. Но мне не дают покоя именно эти палочки.