Ирина Надеждина - Поверь в любовь

– Давай по чуть-чуть.

Еще в машине Ника уловила слабый запах спиртного от своего спутника и теперь, улыбнувшись, спросила:

– По-моему ты уже чуть-чуть попробовал. Домой меня потом довезешь?

– Довезу. В меня ещё много влить можно.

– Ну, если ты так уверен, тогда давай. За что пьем?

– За что хочешь. Давай просто так… – он почему-то тяжело вздохнул. – Извини, я сегодня пью не чокаясь.

– Это не имеет значения.

Они отпили понемногу коньяка. Кофе, который сварил Владислав, был просто великолепен. Владислав закурил, выпустил струйку дыма и задумчиво посмотрел на Нику. Сейчас, при нормальном освещении, она могла рассмотреть его. Это был мужчина около тридцати, необычайно красивый: у него были высокий лоб, небольшой чуть заметный шрам на левом виске, ровный, классической формы нос, большие удивительно голубые, точно небо в июле, глаза, красиво очерченные черные брови и длинные черные ресницы, чувственный рот с губами хорошей формы и твердый, упрямый подбородок. Ещё у него были густые, мягко вьющиеся, совершенно белые, даже с каким-то голубоватым отливом, волосы. В левом ухе блестела золотая серьга. Взгляд у него был грустный и усталый.

– Ты не возражаешь, если я сниму пиджак? – спросил он.

– Нет. Вообще-то можно и не спрашивать – ты у себя дома.

– Я не хочу, чтобы ты что-нибудь поняла превратно.

Он снял пиджак и остался в черной рубашке с воротником «стойкой» и золотой сколкой с цепочкой. Бросив пиджак в свободное кресло, он подошел к окну, распахнул створки и задернул до половины шторы.

– Так, пожалуй, посвежей будет, – сказал он, возвращаясь на свое место.

– Без охраны окна открывать не боишься? – пошутила Ника.

– А что, тебя кто-нибудь может украсть, с кем я не справлюсь?

– Тогда зачем тебе охрана? Тебя вроде бы ростом Бог не обидел и кулак, покажи-ка, с мою голову будет.

– Это прихоть моего дяди. Не хочется обижать старика.

– По-моему, ты и своего охранника уложить можешь.

– Вот тут-то ты и ошиблась.

– Неужели? – удивилась Ника.

– Троих, таких как он, и без особого труда. Это без шуток. Проверял.

– Тогда я не понимаю.

– Да Бог с ним, с охранником. Он все равно уже ушел. Сюда никто теперь не придет.

– А твоя жена из отпуска, по случаю, не вернется неожиданно?

– Я не женат, – он снова тяжело вздохнул.

– Развелся?

– Да, уже очень давно. У моей половины другая семья и все в порядке, а второй раз не получилось.

– И поэтому у тебя не лучший день.

– И поэтому тоже, – он опустил глаза. – Скажи лучше, почему ты плакала?

– Ну, это очень интимный вопрос… – Ника заколебалась. – Хотя, возможно, мы с тобой больше не увидимся.

– Это ещё как сказать.

– Скажи, у меня что, конченый вид?

– Почему? – удивился он.

– Один человек сказал сегодня, что у меня настолько целомудренный вид, что от меня лучше держаться подальше. Ты каким-то образом догадался, что меня никто не ждет. Что во мне не так?

– Все так, – он улыбнулся одними губами, но голубые глаза остались усталыми и холодными. – Просто тот человек, который тебе это сказал, безмерно глуп. Как я догадался о том, что тебя никто не ждет, я уже говорил, не знаю. Вид у тебя действительно целомудренный, но я бы не сказал, что от тебя нужно держаться подальше. Обычно у меня такие женщины, как ты вызывают мысль «Почему она не моя?».

– Ты говоришь это, чтобы успокоить меня?

– Я говорю то, что думаю. Может, что тебя никто не ждет, я решил потому, что от тебя просто веяло одиночеством. Иногда чужое одиночество чувствуется так же остро, как и свое. Я ошибаюсь?

– Нет. Выходит, ты тоже знаешь, что такое одиночество? – Ника внимательно посмотрела ему в глаза.

– Знаю, даже больше чем нужно, – в углах рта у него залегли горькие складки.

Они помолчали. Владислав подлил в бокалы коньяка и закурил новую сигарету.

– Давай ещё понемножку, – он взял свой бокал.

– Давай, – Ника вздохнула.

– Что так тяжко-то? – он сделал небольшой глоток коньяка.

– Ты тоже не особенно веселишься. Тебя тоже бросили?

– Нет. Ты не против, если я слегка расстегнусь и рукава подкачу?

– Не против. Я вообще удивляюсь, как ты в такую погоду в костюме, да ещё и в черной рубашке.

– Так сегодня нужно.

Владислав снял сколку, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и подвернул рукава выше локтя. Теперь было частично видно мускулистую грудь и крепкие мускулистые руки. На груди виднелась довольно массивная золотая цепочка с крестом.

– А почему ты цепь носишь не поверх рубашки? – поинтересовалась Ника.

– Потому что это не украшение, а нательный крест. Крест в качестве украшения грех носить.

– Ты веришь в Бога?

– Верю.

– Давно?

– С детства. А ты веришь?

– Вообще-то да, но я не особенно сильна в вопросах религии. Ты часом, не священник? – она улыбнулась.

– Я – грешник.

– И в чем же ты грешен?

– Спроси лучше, в чем я не грешен. Долго перечислять мои грехи.

– На рояле играла твоя жена? – Ника подошла к роялю и провела пальцем по полированной крышке.

– Я, играл мой брат и играет мой сын. До нас играла бабушка, немного дед, отец, дядя.

– Такой старый… У тебя есть сын?

– Да. Пятнадцать лет мальцу. Он сейчас у моего дяди.

– У тебя настолько хорошие отношения с бывшей половиной, что она отпускает к тебе сына?

– Просто сын живет со мной. Он остался со мной после развода.

– А еще у вас дети были?

– Слава Богу, нет. Мы развелись, когда Алику было год и два месяца. А с бывшей половиной у меня, действительно, не плохие отношения, хотя, с Аликом они друг друга не воспринимают. Она обычно появляется, когда у неё возникают какие-либо большие проблемы или совсем уж не хватает денег.

– У нее есть ещё дети?

– Трое. Её муж, правда, не особенно в курсе, что она здесь бывает.

– А если он узнает? Будет маленькая семейная разборка?

– Я не думаю, что он об этом узнает. Впрочем, о моем существовании он знает и не плохо.

– Знает, что ты подкидываешь деньги?

– Может просто догадывается. Впрочем, это их проблемы.

– Я не пойму, почему ты в таком случае с ней развелся?

– Так вышло. Мы познакомились, когда он был в армии. Я был молодым, она ещё моложе. Я хорошо соображал, что делают с девчонками в постели, и хорошо ей это объяснил. Она тоже была немного в курсе, и мои объяснения ей понравились. Какое-то время мы объяснялись исключительно в постели, а потом, когда собирались разбежаться, наметился Алик. Зое было всего семнадцать лет, и ни о каком аборте речи быть не могло. Я, без лишних проволочек, предложил ей пожениться. Ни о какой любви никто и не говорил. Мы поженились, родился Алька. Не могу сказать, чтобы мы жили идеально, мы не ссорились, но и постоянно чувствовали себя, как чужие люди. К Альке у нее вообще никаких чувств не было, она его не воспринимала то ли в силу возраста, то ли потому, что не особенно хотела его появления на свет. Ещё в какой-то момент до его рождения, она предлагала мне оставить его в роддоме. Я не согласился. Заканчивался второй год нашей жизни, когда вернулся из армии её мальчик. На неё стало страшно смотреть – она, как зомби, ходила, никого вокруг не видела, ничего не хотела слушать. Да ещё и он стал появляться на улице время от времени в надежде её увидеть. Когда мы проходили мимо него, он смотрел на нас глазами больной собаки. Потом позвонила его сестра и сказала, что он порезал себе вены и лежит в больнице. Зоя рыдала часа два. Мне стало жалко их обоих, Альку, себя и я предложил развестись. Мы развелись, но, как остаться без Алика, я не представлял. Я предложил, что сын останется со мной, она не была против. Вскоре они поженились. Только время от времени они ругаются, а Зоя приходит ко мне плакать и просить совета. Это началось лет через пять после их женитьбы. В последнее время у основной массы с деньгами напряжонка, Зою сократили, её мужу зарплату платят нерегулярно, приходится выручать.