Саша Зеркальный - Ты здесь для меня

– Ты отпустишь его?

– Завтра же, – твердо ответил он, терпеливо наблюдая за моими действиями.

Я кивнул и потянулся к двери. Та оказалась запертой и в полутьме никак не хотела открываться. Его руки накрыли мои и быстро справились с замком. Он снова был непозволительно близко, только на этот раз прижимался к спине. Дверь отворилась и по ногам потянуло едва заметным сквозняком. Я мог бы переступить порог и убежать скорее прочь, но еще один вопрос не давал мне покоя. Смогу ли я теперь после случившегося не бояться появляться у себя на районе? Или теперь можно смело собирать вещички и переезжать куда-нибудь подальше с клеймом на лбу «ментовская подстилка»?

– А ты?.. – сглотнул я, не зная, как правильно задать вопрос. – Пожалуйста, только…

– Не волнуйся, – снова тихо, но уверенно ответил он мне в самое ухо, четко и ясно понимая, что именно я хочу сказать. – Никто не узнает.

Покивав, я наконец покинул его квартиру и шагнул к лестнице. Непреодолимое желание оглянуться внезапно посетило меня, и я слышал, что он не закрыл дверь, стоит в проеме и наблюдает за мной. Но я не оглянулся, принялся быстро спускаться вниз, с тяжелым сердцем и разодранной в клочья душой.

Ватные ноги с трудом вынесли меня из подъезда. Я словно шел по облаку, настолько не ощущал земли под собой, и чуть носом не клюнул, когда очутился на улице. Пронесся мимо старушек, сидящих неподалеку на лавочках, и кучки поредевших к вечеру детей, свернул за угол дома и замер, прижавшись к стене, вдали от радостных звонких воплей, смеха и громких разговоров.

Оказалось, что за домом росли высокие клены и черемухи, а под ними раскинулись чьи-то скромные палисады. И это могло показаться восхитительным и умиротворяющим, если бы меня не трясло настолько сильно, что не мог стоять прямо. Как в тот раз после побега из полицейского участка, колени дрожали, рваное дыхание сипло вырывалось изо рта, только на этот раз еще и щеки стали намокать от слез.

Что со мной такое? Почему начал реветь как девчонка, вместо того чтобы злиться на себя и Коновалова в первую очередь? Зажимаю себе рот рукой, пытаясь скрыть всхлипы и жалостные стоны. Зачем же я все это делаю, если всегда считал себя нормальным? Неужели в глубине души хотел этого и теперь банально ухватился за первую попавшуюся возможность в попытке ощутить на своей шкуре настоящую мужскую ласку?

Моя семья мало того, что не поймет меня, а просто придушит при первой возможности, если узнает до какого уровня я опустился. Всегда сам считал подобное мерзостью и гнал подальше одни лишь мысли о происходящем между мужчинами, а теперь сам же встал перед одним из них на колени и открыл рот.

Съехав по стене вниз и прижавшись затылком к шершавой поверхности, прикрыл глаза и постарался отдышаться, утер слезы, текущие по щекам, и достал измятые сигареты дрожащими пальцами. Кое-как прикурив, вдохнул поглубже любимый дым и прислушался к бешено колотящемуся сердцу в груди. Оставалось лишь успокаиваться и оправдывать себя тем, что сделал это исключительно ради брата, а не потому, что захотел Романа.

Но стоило только произнести мысленно его имя, как тут же отчетливо ощутил его присутствие рядом, тепло мощного тела и легкое прикосновение к щеке, такое ласковое для подобного гиганта и трепетное, словно крылья мотылька. Новый поток слез подобрался к глазам и тут же пролился на щеки, по телу прошел озноб, заставив сжать колени покрепче, чтобы себя успокоить.

Новая затяжка и громкий выдох, больше похожий на стон. Нужно непременно прогнать от себя образы, вкусы, запахи и ощущения человека, так отменно трахнувшего меня в рот. Почему же меня не тошнит и от ненависти не сжимаются кулаки? Ведь именно это положено чувствовать после секса с мужиком. А вместо этого, кажется, я, как и он, захотел объятий, поцелуев и нежностей.

– Эй! – послышался голос откуда-то сверху чуть правее. – Какого хрена ты тут забыл?!

Какой-то мужик выглядывал из окна практически над головой, видимо, почувствовал запах дыма или услышал мой скулеж и возню возле палисада. Под окнами квартир на первых этажах часто устраивались сортиры, особенно в таких укромных, закрытых местах, поэтому агрессия мужика меня нисколько не удивила. Спасибо, не вылил молча на голову ведро воды, как часто делали у нас на районе.

– Ничего, – резко встал я, судорожно вытирая слезы, чтобы мужик не заметил. – Извините. Уже ухожу.

– Ты че, пацан? – всматривался в меня незнакомец, сразу поняв, что я расстроен. – Все в порядке?

– Да, – просто покивал я и краем глаза увидел какое-то движение чуть выше.

Мельком глянув туда, прежде чем уйти, понял, что сидел практически под балконом Коновалова, и, кажется, он за мной наблюдал все это время. Сердце болезненно кольнуло, но и на этот раз я не стал оглядываться, а быстро пошел прочь от этого дома и настолько благополучного района, что аж зубы сводило.

Слезы больше не текли, и на этот раз на душу сошла блаженная злость. Он следил за мной, чертов упырь, смотрел, как я по-детски реву у его дома, и даже не обозначил свое присутствие. Наверняка наслаждался зрелищем и упивался своим превосходством. Идиот я, самый настоящий, если внезапно мог решить, что способен влюбиться в мужика. Особенно в этого мужика, который воспользовался своим положением и мной заодно.

До дома шел пешком, но мне это было необходимо, чтобы очистить голову от посторонних странных мыслей про ментов и их сочные члены. Самое главное на данном этапе – это сохранение договоренности. Хотя с другой стороны, что я мог сделать, если бы он предложил еще раз встретиться для закрепления, так сказать, уговора? Согласиться и снова испытать те же чувств я наверняка больше не смогу, потому что начну себя ненавидеть. Припугнуть его чем-то в ответ не получится. Остается только надеяться на его твердое слово и исполнительность.

Мой путь был неблизким, хотя город у нас и не такой большой, чтобы бродить до самого утра. В свой район я попал уже ближе к полуночи. Он сильно отличался от места, где жил Коновалов: никаких тебе клумб, крутых машин у подъездов и мирно лузгающих свои семечки на лавочке бабулек. Здесь слышался не детский смех, а ругань, пьяный гогот и любимые всеми местными песни про сидельцев.

Бродить здесь ночью в одиночку было опасно, особенно не местному, но я знал тут каждый камень, бутылку и корягу под ногами. Кучи мусора горами валялись на углах домов, обшарпанные стены грозили обвалом штукатурки, где-то в рамах окон болталось разбитое стекло. Неудивительно, что недалеко от нас образовалось отделение полиции и тщательным образом бдит за нами.

Вот теперь, глядя на свой унылый неблагополучный район, мне стало противно. Я словно побывал в каком-то другом, чистом и красивом мире, где не начинают свой день со стакана водки и не считают последние гроши, чтобы заплатить за коммуналку и оставить на хлеб. Стоило же мне войти в душное помещение, именуемое квартирой, как и вовсе кошки начали скрести на душе.