Наталия Романова - Горькая полынь моей памяти

Она умела любить, по-настоящему, не стесняясь, не кривя душой. Она любила свой Север, страшного пса, прибегающего домой время от времени, любила отца, беспокоилась о нём, обязательно проверяла, поел ли он суп, хотя и готовила не лучшим образом. Любила мечтать. Как поедет в Нью-Йорк. Или будет жить у моря, «настоящего» – южного, в доме с зелёными стенами и плетущимся виноградом вдоль забора, чтобы клубника и яблоки круглый год. И мечтала попробовать лайм, говорят, он кислее лимона. И она любила Дамира, тогда он отдал бы голову на отсечение за это. Он был уверен в этом на все проценты, которые существуют во вселенной. Сто, тысячу, бесконечное множество.

И он так же любил Элю, любил до боли в сердце, тахикардии, панических атак среди ночи, когда понимал, что уедет, оставит её и горький аромат, настолько родной, что отнять его, как кожу содрать заживо.

Неужели это и есть любовь? Вот это безумие, граничащее с маниакальностью, не проходящее желание, страсть, поглощающая с каждым днём всё сильнее и сильнее. Животный, почти неконтролируемый страх потери. И нежность, такая нежность, от которой хочется выть, кататься по полу и тонуть в щемящей, болезненной сладости.

В любое другое время Дамир Файзулин отринул бы подобные чувства. Слишком сильные, на износ, но тогда, в преддверии разлуки, он наслаждался этим гремучим коктейлем, пил его взахлёб, будто знал, как мало ему отмерено любви. Спешил насытиться, наесться до отвала, до отторжения, интоксикации.

Эля сидела в ресторане японской кухни напротив Дамира и широко улыбалась, изучая меню. Каких-то два месяца назад она таращилась огромными васильковыми глазищами по сторонам и не знала, куда пристроить руки, а потом хихикала над названиями.

«Гункан нигири», «Осидзуси», «Яки гайдзин», «Спайси соус», «Кани Ваками Сиро» – всё вызывало в ней смех и смущённое фырканье. Через месяц она ловко орудовала палочками и выбирала себе любимые блюда.

– Суимано, – продиктовала Эля официанту. – Якитори ясай и лосось терияки.

Дамир просто выбрал сет побольше. К японской кухне он был равнодушен, привёл Элю ради интереса, а ей понравилось. Так что теперь выбирал наборы суши и роллов по принципу «больше и сытнее», чтобы хоть как-то компенсировать себе факт, что жуёт, по сути, пресный рис.

Дамир улыбнулся в ответ Эле, она прикусила нижнюю губу – до ужаса вульгарный жест, так идущий ей. Ей всё шло: и простые сарафаны из ситца, в глупый цветочек, делавшие из Эли девчушку настолько юную, что Дамиру становилось невыносимо стыдно за собственные мысли и слова, и красное платье в обтяжку с присовокуплёнными лодочками на высоком каблуке, и короткие спортивные шортики с лампасами тоже украшали стройную, гибкую фигурку.

Он сходил с ума от любого образа Эли, от неё самой, от всего, что было ею.

– Как ты быстро запомнила, – сделал он комплимент.

– А что тут запоминать? – Эля пожала плечами. – Прочитала и запомнила, если вкусно, хочешь не хочешь, а запомнишь.

– Ты, наверное, в школе хорошо училась?

– Не особо, – снова пожала плечами, на этот раз равнодушно. – Домашку не всегда успевала делать. Доклады задавали, рефераты, презентации, у меня ноут полудохлый, быстрее от руки написать, чем ждать, пока-а-а-а он отвиснет, – весело отвечала Эля. – В колледже тоже самое начнётся, ещё и на электричке каждый день мотаться.

– А если не мотаться? В городе жить? – колледж был в областном городе, том самом, где был лицей, в котором учились Файзулины, находилась Областная больница и работала санитаркой Эля. А слова Натки никак не шли из головы Дамира.

– Где же столько денег взять?! – звонко засмеялась Эля. – Вот проучусь годик, присмотрюсь, что и как, устроюсь официанткой, продавцом ночным или сиделкой, где побольше платят, тогда и перееду, – рассуждала она, делясь нехитрыми планами. – А потом получу диплом, медицинская сестра – хорошая профессия, уколы ставить на дому, капельницы, можно на массажистку выучиться или косметолога, копейка на хлеб всегда будет.

Дамир мысленно обхватывал лицо, укоризненно качал головой, было в этих суждениях восемнадцатилетней девочки что-то от женщины, побитой жизнью, пришибленной усталостью и многолетними обидами.

Он помнил Натку Иванушкину в восемнадцать лет, других девчонок, они были полны бессмысленных мечтаний, а то и полной пустоты в голове, о «копейке на хлеб» мало кто думал, даже подружка Равиля из неблагополучной семьи. Он знал мечты Каримы: та собиралась стать, ни больше ни меньше, авиаконструктором, работать в самолётостроении, выбрала ВУЗ, куда будет поступать. Инженер, из жопы руки. Справедливости ради, Карима могла легко поступить в этот и любой другой институт, она отлично училась. И если литература или обществознание ей давались не без труда, то математика с физикой шли на ура. В этом они с сестрой похожи.

Эля не собиралась становиться авиаконструктором, не мечтала быть стюардессой, даже моделью или актрисой кино себя не видела. Продавцом, официанткой, медицинской сестрой – нехитрые, земные планы девчонки, которой с восемнадцати лет, а то и раньше (Дамир по-прежнему ничего не знал о жизни Эли на Севере), приходится заботиться о себе.

Пообедали с душой, просидели за столиком почти три часа, разговаривали. Эля жаловалась на напарницу, злую тётку пятидесяти лет, а Дамир делился планами.

– Почему ты не хочешь остаться в Штатах? – недоумевала Эля. – Я бы осталась!

– Проблемы с визой. В Нью-Йорке я работаю по контракту, через год он заканчивается, вернусь домой. Отцу нужна помощь, Назару всего девять.

– Я бы осталась нелегально, – фыркнула Эля и отправила ролл в рот, с удовольствием пережевала и закатила глаза. У неё очень живая мимика. Смешная, говорящая, выразительная. – И вообще, Равиль, кажется, заместитель твоего папы? Разве он не может заменить тебя?

– Один из заместителей, – поправил Дамир. – Это семейный бизнес, Эля…

– Слу-у-у-ушай, а что у него с твоей сестрой? – без всякого перехода брякнула Эля. – Ой, я знаю, что надо молчать, но интересно!

– Ничего. Пока ещё ничего не решено.

– Поэтому ты не разрешаешь ему провожать Кариму?

Они ещё несколько раз выбирались в город вчетвером. Надо бы составлять компанию сестре и Равилю одному, но невыносимо тоскливо. Любая минута без Эли – тосклива. Так что он брал её с собой, тем более она, кажется, нормально общалась с Каримой, да и та не смотрела волчонком на подругу брата.

– И поэтому тоже, – всё, чем прокомментировал Дамир ситуацию. Не скажешь же в самом деле, что уважающая себя девушка не позволит… И семья её не допустит.

– Просто это странно, – Эля покосилась на Дамира.

– Чего странного?