Елена Тодорова - Улей

Адам бросает на девушку мрачный взгляд. Ее смирение и безрассудная смелость искушают его. Пробуждают все самое ужасное и бесчеловечное, что имеется внутри него. И Титов неожиданно, словно заглядывая в будущее, осознает: с Исаевой он совершит по-настоящему чудовищные преступления.

Когда Адам глушит мотор и выбирается из салона, Ева тихонько и взволнованно вздыхает, но следует за ним. Шагает по длинному темному тротуару, изредка пересеченному тусклыми полосками света. Они дважды сворачивают, огибая жилой многоэтажный дом, и вскоре оказываются на обшарпанной временем детской площадке.

Ева глубоко вдыхает влажный ночной воздух и садится на металлические качели.

Титов встает позади нее.

– Мне понравился твой подарок, Эва, – нарушает он затянувшееся молчание. – И я решил…

Намеренно медлит, заставляя девушку нервничать.

– Что ты решил, Адам? – торопит его Ева.

Титов сжимает руками облущенные металлические прутья и склоняется к уху девушки. Ветер подхватывает ее распущенные волосы и, играя тяжелыми прядями, бросает их ему в лицо. Адам выдыхает, и говорит вполголоса, без всякой возможной нежности:

– Здесь, на Земле, я буду твоим Богом.

– Не дождешься, – фыркает Исаева.

Титов довольно усмехается.

Выпрямляясь, отступает в сторону от Евы и раскачивает скрипучие качели. Смотрит на нее. Ловит момент, когда ее щеки румянятся, а глаза загораются. Из-за гипса она не может держаться обеими руками, поэтому огибает локтями железные прутья. Запрокидывает голову к звездному небу и радостно улыбается. Адам раскачивает качели довольно сильно, и его бесит то, что Исаева не боится. Более того, она умудряется наслаждаться.

– Приоткрою тебе занавес, Эва, – говорит Титов, стремясь стереть с ее губ эту вероломную улыбку. – А то у меня ощущение, что я играю со слепым котенком. Это, знаешь ли, совсем не интересно.

– Говори уже.

– Я читал записи с твоего ПК. Я знаю о тебе… все.

Ева инстинктивно вздрагивает. Улыбка моментально покидает ее губы. Бледнеет тон лица. Она поворачивает голову и недоверчиво смотрит в глаза Титова. И он замедляет колебания качелей, позволяя считывать необходимые ей ответы.

– Да, Ева, – тон его голоса вибрирует, сочится абсолютным превосходством. – Я изучил твой дневник.

– Ты блефуешь, Титов.

– Нет.

– Подтверди, – сипло и взволнованно требует Исаева.

– Твоя главная мечта – влюбиться, – сухо делится информацией Адам. И тут же комментирует: – Это так глупо, Ева. Жаждешь контролировать свои разум и тело, но при этом хочешь отдать кому-то душу?

«Контролировать свое тело…»

Эти слова отпечатываются в ее мозгу красным жирным курсивом.

– Как ты посмел, Адам? Как же ты посмел? – задыхается девушка.

На глаза ей наворачиваются горячие слезы. Она чувствует себя униженной и уязвимой. Титов не просто вскрыл ее душу. Он с нее буквально кожу стянул.

Адам останавливает качели и приседает перед Евой на корточки. Заглядывает в ее глаза. Довольно улыбается, отмечая их предательскую влажность.

– Правила не были зачитаны, а значит – правил нет, – снисходительно поясняет парень, поглаживая ее напряженные колени.

– Я надавила на твою гнойную рану, да, Титов? Теперь ты пойдешь на все?

– Не обольщайся, Ева. Я пошел «на все» до того, как ты нашла те дебильные фотографии. Уже два дня тебя изучаю, аномальная моя.

– Ты абсолютно о*реневший, – зло шипит девушка, крепче цепляясь за прутья качелей.

Адам приглушенно смеется, и Ева сердито толкает его в грудь. Он ловит ее ладонь. Зачем-то сжимает холодные пальцы и приподнимается, равняясь взглядом с ее бушующими глазами. Девушке абсолютно не нравится, как от этого сдержанного контакта внутри нее все накаляется и дрожит.

Исаева сглатывает подступивший к горлу ком. Быстро моргая, прогоняет из глаз непрошеную влагу.

Смотрит на Адама и слушает его хриплый въедливый голос.

– Ты отдашь мне свою душу, Эва. Сама в руки вложишь. Причем, я буду вести себя очень-очень плохо, но ты все равно любить меня будешь. Любить, как сумасшедшая.

– Я скорее сердце себе вырву, чем буду тебя любить.

Резко выдергивает руку из его ладони, ощущая, как кожу покалывает, будто после ожога. Пытаясь незаметно выровнять дестабилизированное дыхание, сжимает ладонь в кулак. Злится на себя за этот неожиданный гормональный всплеск.

Титов же снова смеется.

– Будешь, Эва, – с разительной хрипотцой в голосе обещает он. – Будешь меня любить.

– Фантазируй, пожалуйста, мысленно, Титов. Не желаю слушать этот бред.

Он молча встает. Отходит в сторону и медленно раскачивает качели.

– Я напомню тебя одну древнюю библейскую легенду. Когда Бог создал из ребра Адама женщину, именно Адам дал ей имя – Ева. Она была глупой, любопытной и сумасбродной. Поэтому змею-искусителю не составило труда ее соблазнить. Думаю, Адам возненавидел ее после этого. Должен был. И вероломная Ева навсегда осталась его остаточным рудиментом. Чертовым неприкаянным куском ребра.

К концу этого монолога Исаева пылает не излитым нервным раздражением.

– Если даже Ева и часть Адама, то этот гребаный Адам без того же куска – неполноценный. С брешью. С тоской под сердцем, – горячо выпаливает она.

– Полная чушь, милая моя. Все зажило и забылось.

– Тогда и Ева, должно быть, восстановилась, – не сдается девушка.

– Нет. Смотри… Похоже на то, что у тебя ко мне природная повышенная чувствительность, – нагло заявляет Адам, а Исаева скрипит зубами от досады. Буравит его сердитым взглядом. – Прошли тысячелетия, но ты нашла меня. Мы связаны намертво. Только я искушу тебя, как тот самый порочный змей, и выброшу из жизни, потому что ты, Ева, не нужна мне.

– Ты мне тоже не нужен, Адам. И никогда-никогда не будешь нужен.

– Посмотрим.

Исаева умолкает, ощущая себя ошеломляюще подавленной. Эмоционально истощенной. В голове девушки до сих пор не укладывается тот факт, что Титов изучал ее дневник. Ева не фиксирует определенные события. Не описывает свои действия. Не называет имен. Ее электронный дневник содержит гораздо больше всего этого. Он является тайным сливом личных, порой запретных, мыслей Исаевой. Ее эмоции, ее стремления, ее мечты.

– Ты хорошо играешь, Адам, – успокоив дыхание, невозмутимо констатирует девушка. Чувствует прокатившуюся по спине ледяную дрожь. То ли Еву напрягает, что Титов переместился и встал за ее спиной. То ли ночная прохлада от продолжительной неподвижности забирается под одежду.

– Ты не первая моя игрушка, Эва, – и, склоняясь к ее щеке, спрашивает шепотом, с намеренным подтекстом: – А я – твой первый?

Лицо девушки ощутимо теплеет от смущения и нервного волнения. Дыхание обрывается, оседая на губах влажным паром.