Ребекка Пейсли - Полночь и магнолии

Орабелла поглядела в его гневные глаза. Она была поймана. Ей теперь никуда не убежать. Ее бросят в тюрьму, и остатки своих дней она проведет с заключенными. Но она умрет в тюремных стенах с чувством удовлетворения, что она убила эту сучку.

Сенека видел, как ее холодные тонкие губы разошлись в улыбке.

— Делай противо…

— Нет!

— Кому сказал? Делай сейчас же.

— Не буду!

— Бога ради! Она умирает, но еще жива… — стал умолять ее Сенека.

— А я хочу, чтобы она умерла, — сказала Орабелла и засмеялась.

Сенека осатанел, он собирался убить ее своими руками. Вцепившись ей в глотку, он увидел на шее тонкий кожаный ремешок, на котором висел мешочек с травами. Сенека сильно сдавил ей глотку, а затем оборвал мешочек с ее шеи.

— Противоядие, — заявила она. — Оно здесь, внутри. Это — травы, по крайней мере, сорок или пятьдесят трав. Желаю тебе поскорее сделать чудодейственное лекарство, — с пафосом сказала Орабелла.

Сенека уставился на мешочек, затем на Орабеллу. Руки его тряслись. Он потерял всякий контроль над собой и зарычал. Он знал, что Пичи умирает, а он бессилен что-либо сделать.

Его ужасный вопль заставил доктора Хинстона вздрогнуть. Из спальни раздался его голос:

— Я думаю, вам лучше подойти сейчас сюда. Мистер Уэйнрайт, вошедший в дом, сказал:

— Мистер Бриндиси! Бога ради, ступайте к своей жене, а я посторожу здесь миссис Бэлли.

Сенека поднял голову, посмотрел на всех безумными глазами и пошел в спальню. Там он подошел к доктору и срывающимся голосом, запинаясь, спросил:

— Она… она… она …мертва?

— Нет, мистер Бриндиси, — ответил доктор. — Она все еще жива. Но вы подойдите к ней сейчас и скажите, как вы ее любите!

— Вы хотите сказать, что я должен с ней попрощаться, — прохрипел Сенека. — Она скоро умрет, да?

Доктор Хинстон не ответил. Он тихо вышел из комнаты. Сенека подошел к кровати. Пичи лежала почти что бездыханная. Солнечные лучи падали на ее смертельно бледное лицо. Внутри у него все было разбито: и его разум, и его сердце, и его душа. Застонав, Сенека бросился к ней и наклонился… Под тяжестью его веса она подалась к нему в руки.

— Как и всегда, — прошептал он. — Ты всегда давалась мне в руки… Когда я приходил к тебе, а ты была уже в постели, ты всегда… бросалась мне на руки… — Он прижал ее ближе к себе.

— Холодная, — произнес он. — Ты такая холодная, милая моя. Стань теплее. Принцесса! Пожалуйста, стань теплее! — сказал он и погладил ее по голове. — Слушай, жена, я напомню тебе о том, чего никогда не забуду.

Он приподнял ее и начал баюкать на руках.

— Помнишь, я не мог смеяться, а ты научила меня смеяться. А помнишь, ты мне сказала, что наказание Тивона покраской всех дверей в конюшне было совсем не наказанием. Ты зацепила железного рыцаря и подумала, что убила человека… — вспоминал он.

Он нахмурился, сознавая, что воспоминания нахлынули непроизвольно и роились у него в голове.

— Помнишь, когда ты обозвала Вэстона Шеррингхейма «жирным ослом»! Если бы ты знала, как во мне внутри все хохотало, но я не мог тебе показать этого. Я тогда хотел на тебя рассердиться, но ты мне не дала этого сделать…

Он нагнулся и поцеловал ее в холодную щеку.

— А твоя белка? Ты хотела, чтобы у нее тоже была корона, и ты сделала ее. А вспомни индюшку, которая подавилась желтым камешком, и еще… маленькую статуэтку, которую тебе так хотелось подержать. Да, ты еще мне рассказывала, как потеряла свое красное бархатное одеяло… — говорил без умолку Сенека, но она ничего не отвечала.

Она умирала. И он ничего не мог сделать, чтобы спасти ее. Он, наследный принц Авентины, который мог все в мире купить, не мог купить только жизнь Пичи.

Его глаза затуманились…

— Я часто смеялся с тобой, — прошептал он ей очень нежно… — Но я никогда-никогда не плакал. Ты никогда не видела меня плачущим, Пичи. Никогда…

Он провел своим большим пальцем по ее горлу. В глаза ему бросился резкий контраст: его смуглая кожа и ее белая.

— Темная… — пробормотал он, — как полночь. Белая, как магнолии… Ты и я… Я и ты… Полночь и магнолии…

Он совсем обезумел от горя и повторял, повторял, повторял… Он еще раз посмотрел на ее горло, а затем — на ее закрытые глаза.

— Я обещал, что расскажу тебе историю об ангеле. Она жила на картине в башне, но для меня она существовала. Она была живой, Пичи, очень живой. Она слушала все, что я рассказывал ей. Я любил ее всем своим сердцем, а затем покинул ее, так как я вырос и перестал нуждаться в ней… Но я оказался не прав. Она нужна была мне, а я забыл про нее. А потом… потом, когда она была так нужна мне, она вернулась сама. Однажды ночью она ворвалась в мою комнату и… двумя неделями позже я женился на ней. И у нее на голове был канделябр и подсвечники… — рассказывал он.

Он закопался своим лицом в ее волосах, глубоко вдохнув чудесный, чарующий запах магнолий.

— Да, еще эти знамения… Та вещая птица… Ты собиралась быть счастливой в последние свои дни… Была ли ты счастлива. Принцесса? Сделал ли я тебя счастливой? — спрашивал он у нее. Тяжело вздохнув, он наклонился и приложился своими теплыми губами к ее холодным, все еще надеясь вдохнуть в нее жизнь.

— Пичи, не покидай меня! — упрашивал он ее. — Боже! Не забирай ее у меня.

Он стоял и рассматривал ее, а глаза его были полны слез.

— Ангел мой! — прошептал он ей нежно на ухо. — Жена! Я люблю тебя, Пичи. Ты… Ты мой самый лучший друг… — не переставал он говорить ей.

Вдруг он поднял ее на руки и начал качать ее, как ребенка. Он плакал. Его горячие слезы капали ей на грудь.

— Кузен, принц Сенека! — вдруг раздался незнакомый голос.

Сквозь слезы Сенека различил огромного мужчину.

— Я… Бубба. Я вернулся. У меня есть секрет… Ох… Я долго думал о тюрьме. Я не хочу туда попасть, принц Сенека. Я не сделал ничего плохого. Тетушка Орабелла… Она лгала мне… Я пришел раскрыть тебе секрет, — сказал он.

Секрет. Сенека ничего не понимал: он не мог говорить, не мог ничего понять из того, что говорил мужчина.

Бубба вошел в комнату и остановился у кровати. Он держал мешочек в руках. Сенека узнал его. Это был мешочек с травами, и принадлежал он миссис Бэлли.

— Секрет, — старался объяснить Бубба… — Ох, он в этом мешочке… Она никогда не знала, а я никогда ей не говорил, что знаю о ее тайне. Однажды я видел, как она делала противоядие, и я запомнил. Тетушка Орабелла никогда не знала, а я хранил все это в тайне.

Сенека уставился на незнакомца. Он не знал, кто стоял перед ним.

— Кузина — принцесса Пичи, не умрет, — выпалил он.

Сердце Сенеки учащенно забилось.

— Что ты сказал? — спросил у него Сенека. Бубба наклонился и положил свою мощную руку на плечо Пичи.

— Она не умрет! — повторил он.

— Почему вы так говорите? — спросил у него Сенека.