Анна Андронова - Весна и нет войны

Лейтенант оказался невысоким плотным мужчиной лет сорока с уже начавшим намечаться брюшком, ничего героического.

– Не наедайтесь плотно перед боем,– он страдальчески поморщился, окидывая взглядом разновозрастную и разношерстную группку людей, кое-как расположившуюся в невысоком наскоро вырытом окопе.– Если ранят в живот, не выживете.

Ничего героического.

Кира пыталась разглядеть лица ополченцев. Она сразу узнала Володю, но вот остальные лица превращались в размытые серые пятна, стоило ей бросить на них взгляд.

Будто это уже были не люди.

Лейтенант внимательно посмотрел на уныло поникшие фигуры, откашлялся и запел неожиданно чистым и красивым голосом.

Мы – красная кавалерия,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ -

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо и смело в бой идём!

Унылые лица ополченцев как будто прояснились и посветлели.

Веди, Будённый, нас смелее в бой!

Пусть гром гремит,

Пускай пожар кругом, пожар кругом.

Подхвативший песню Володя улыбнулся и повернулся к своим товарищам, будто приглашая их присоединяться. Следующие строчки уже пели хором.

Мы беззаветные герои все,

И вся-то наша жизнь есть борьба.

Будённый – наш братишка,

С нами весь народ.

Приказ – голов не вешать

И глядеть вперёд!

Ведь с нами Ворошилов,

Первый красный офицер,

Сумеем кровь пролить за эсэсэр!

Кира жадно вслушивалась в нестройный хор, пытаясь уловить тот самый, единственный, дорогой ей голос.

Все напрасно.

Неожиданно песня была прервана донесшимся со стороны шоссе грохотом моторов. Так что, если первое слово «сумеем» было пропето громко и красиво, то «кровь пролить» прозвучало уже глуше, а « за эсэсэр» было и вовсе пропето одним единственным срывающимся голосом.

Прямо на ополченцев полз Panzerkampfwagen- грязно-серый монстр с плоской башней, из которой торчала пушка с тонким жерлом, и мерзко скрипящими гусеницами. На боку танка чернел ровный крест.

Следом полз еще с десяток таких же.

Трое ополченцев, сжимая бутылки с зажигательной смесью, бросились наперерез танкам. Бежавший впереди молодой паренек взмахнул рукой. Передний танк загорелся, но ополченец этого уже не увидел: его скосила автоматная очередь.

Неожиданно набежали тучи, потемнело.

– Вперед!– кричал чей-то зычный голос.

–Обходят, товарищ лейтенант!-отзывались откуда-то справа.

На звук голосов тут же строчил пулемет. Сверху падали комья мокрой земли, и грохотало так, будто рушится небо.

Неожиданно прямо перед Кирой возникла узкая пушка танка, точно осиное жало нацелившаяся на девушку. Раздался выстрел.

Что чувствуешь, когда в тебя стреляют?

Кира даже не поняла, что выстрел достиг цели. Ей показалось, что ее всего лишь ударили огромной палкой по животу. Сразу стало тяжело, накатила тошнота; что-то липкое и горячее потекло по сложенным на животе пальцам.

Кира поднесла руки к глазам.

Кровь!

На ее белом медицинском халате расплывалось уродливое красное пятно, напоминавшее очертаниями чудовище из сказки.

– Потом мы отступали....

***

Голос Володи вернул девушку в перевязочную.

Поле и танк исчезли, живот не болел, руки были сухие.

Кира вскочила и метнулась к колеблющемуся желтому огню свечи.

О, чудо, руки оказались чистыми! Она взглянула на халат: пятно, ей показалось, все еще было там, однако, съеживаясь и сжимаясь на глазах, пока не стало совсем крохотным, так что теперь Кира уже и не могла сказать наверняка, что это след от раны, а не те несколько капель крови, попавшие на халат во время перевязки.

–Закурить есть?

–Ты куришь?– изумилась Кира.

–Курю!

–У меня нет. Но я могу сбегать спросить,– спохватилась Кира.– Хотя, здесь и курить нельзя.

–Черт!

Володя вскочил с кушетки, едва не наткнулся на шкаф со стеклянными дверцами и замер наконец у окна.

–И когда только кончится эта бесконечная ночь!

Они снова замолчали.

«Надо спросить, надо спросить»,– твердила себе Кира.

Ей не хватало мужества. Вдруг ответом будет «он погиб»?

Кира вздохнула.

Нет уж, пусть будет живым. Хотя бы еще пять минут. Хотя бы в ее мире.

–Все время моросил холодный дождь. Мы шли по лесу....Потом услышали гул…

И снова стены комнаты исчезли, и Кира почувствовала, как лицо мгновенно стало влажным от измороси…

***

Вокруг было темно. На затянутом грозовыми тучами небе не видно было ни одной звезды.

Вокруг колыхались ветви деревьев: похоже, они шли по лесу.

Где-то совсем рядом фыркали лошади и стучали колеса повозок.

Неожиданно послышался гул, далекий, тревожный, прерывистый.

Колонна замерла в нерешительности.

– Немцы прорвались…прорвались…прорвались на Москву,– шелестели десятки голосов.

Лес начал редеть, и Кира увидела гигантские всполохи- весь горизонт горел…

***

– Больше я ничего не помню. Мы наткнулись на танковую колонну. Немцы включили фары и расстреливали нас в упор.

Володя отвернулся от окна.

– За что?!

Его голос дрогнул. В следующее мгновение он бросился к Кире; неловко, по-детски, обхватил ее руками и громко, в голос, зарыдал.

Очевидно, он больше не мог сдерживаться.

–Почему мы?! Почему?! Ты подумай, сколько поколений жило счастливо, мирно! Заканчивали школу, учились, работали! Ходили на свидания! Женились! Рожали детей! Почему это отняли у нас?!

Он бессильно сжимал и разжимал кулаки.

–Господи, ну почему я не родился раньше?! Я бы все отдал, чтобы родиться раньше! За три…за два…даже за один год! Я после школы в институт собирался…

–Ну что ты! Окончишь ты свой институт!– в ее голосе появилось что-то нежное, материнское.– Ну, чего ты? Война скоро закончится. И все еще будет…

Володя перестал плакать и отстранился.

–Война закончится… Все будет…Только нас не будет!

Он печально посмотрел на Киру.

– Помнишь Лелю Орлову? Ну, когда мы пришли на сборный пункт, выяснилось, что ей, как и тебе, нет восемнадцати?

Из темного угла комнаты выплыли солнечный летний день и худенькая кареглазая девочка с короткой мальчишеской стрижкой.

–Вызвали матерей. Твоя сказала, что не отпускает. И мы все ее презирали, а ты плакала. А Лелина мать тоже заплакала, но, когда капитан спросил, не возражает ли она, ответила «не возражаю».

У Киры перехватило дыхание- девушка поняла, что сейчас последует нечто ужасное. Она отлично помнила и Лелю, и ее мать, полную, пожилую женщину, опиравшуюся на палку.

И опять пауза, длинная, тревожная, а потом хриплый голос, совершенно нечеловеческий, даже не произнес, а прокаркал:

– Ее убили в первом же бою. Пулей в голову. Она только успела сказать: «Я очень хочу жить». И…умерла…

Кира кусала губы. Она уже давно поняла, что мир- вовсе не нечто заманчивое, многообещающее и замечательное, как ей представлялось когда-то. Но Леля....