Саша Магнолева - Букет из двух нарциссов

Быстро закончив ужин, все разошлись по своим делам: Джек – в кабинет, а четверо младших детей – в церковь. За столом остались только Сьюзен и Бриджет. Мать, сидевшая напротив дочери, наклонилась к ней и взяла за руку.

– Знаешь, тебе нужно решить, какой опыт ты хочешь получить в оставшиеся годы. Если хочешь вернуться в колледж, когда тебе станет лучше, мы не будем возражать. Но не лучше ли провести это время здесь, с семьей и друзьями, с теми, кто тебя любит и всегда поддержит? – сказала Сьюзен теплым, немного дрожащим голосом.

– Я подумаю… – прошептала Бриджет.

– Если ты хочешь путешествовать или выйти замуж – скажи, мы с папой поможем тебе во всем, что от нас зависит.

– Я хочу, чтобы меня любили. Всю мою жизнь. До самой смерти.

– Мы тебя любим. Мы все тебя очень любим.

– Я не об этом… – Бриджет готова была заплакать. – Кому я такая нужна – некрасивая, слабая, да еще и жить мне осталось пять лет?

Матери ничего не оставалось, кроме как подойти к ней, прижать к себе и баюкать, как маленького ребенка. Мне было очень жаль Бриджет. Из всех детей в этой семье она была самой доброй и к тому же ничуть не надменной. Неужели и правда всегда уходят лучшие?

В этот момент я поняла две вещи: первое – я больше никогда не смогу никому завидовать и второе – мне нужен план, хотя бы на пять лет.

Мартин приехал за мной, как всегда, опоздав на полчаса, и потребовал поторапливаться. Мне было довольно сложно поторапливаться, имея при себе ведро, швабру и пылесос, поэтому я тоже ответила в приказном тоне:

– Хелп ми ту бринг зе вакуум ту ё ка! 8 8 Помоги мне донести пылесос до твоей машины! (англ.)

Я отнесла швабру и ведро в багажник, демонстративно оставив пылесос на крыльце дома в тридцати метрах от машины, а потом села на заднее сиденье слева от мешка с землей, так как справа уже сидела Агнешка. Мартину ничего не оставалось, кроме как идти за пылесосом самому.

– Царица Наташа, – процедил Мартин, внезапно вспомнив уроки русского. Надеюсь, в далеком советском детстве учительница била его по рукам указкой.

– Пьекний шалик 9 9 Красивый шарф (польск.) , – сказала мне Агашка, для лучшего понимания обведя рукой вокруг своей шеи, а затем показав сжатый кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.

– Колежанка дала 10 10 Подруга подарила (польск.) , – ответила я, вспомнив, как Марина вручила мне этот подарок в честь моего карьерного взлета до главного редактора отдела в крупном издательском доме. С тех пор прошло пять лет, шарф был порядком побит жизнью, но все еще не потерял своего очарования. Как и мы с Мариной.

Вот кому я никогда не завидовала, так это Марине, хотя у нее была престижная работа – недавно ее повысили до начальника пиар-управления в крупной компании, большая квартира в центре и самый стильный гардероб, какой я только видела. Но еще я видела, что она все время пропадает на работе, отпуска у нее не было уже несколько лет, а мужчины еще дольше.

Во многих вопросах она была для меня авторитетом, и я часто обращалась к ней за помощью – и консультационной, и, чего уж скрывать, материальной.

Но первые годы нашего знакомства скорее было наоборот. Мы с ней вместе учились в универе и жили в одной комнате в общаге, обе были отличницами, но вот усилия для этого прилагали совсем не одинаковые.

У меня была отличная память, я быстро читала, и норматив студента-филолога в 300 страниц в день мне не казался чем-то невероятным. Мне легко давались все предметы, даже латынь и древнеславянский, и слово «сессия» не заставляло меня холодеть и потеть одновременно.

Я всегда была готова к экзаменам намного раньше, чем начиналась сессия, и курса с третьего сдавала их заранее или и вовсе получала свои пятерки автоматом, так что каникулы у меня начинались сразу же после окончания курса лекций.

Марина же сточила о гранит науки не один зуб. Она постоянно сидела за учебниками, пока я бегала то на свидания, то по заданиям от газет – писать отзывы о спектаклях, концертах и выставках. Тем не менее, зубрежка не особо помогала: на экзаменах преподаватели часто говорили ей, что ставят ей «отлично» за старания и дисциплину, а после сессии сокурсники троллили Марину за натянутые оценки.

Все знали, что я буду писателем. Это не поддавалось сомнению: я выигрывала литературные конкурсы, публиковала рассказы в областных газетах, а порой и в федеральных журналах. За это мне даже многое прощалось – преподаватели сквозь пальцы смотрели на мои опоздания (правда, нечастые), а порой и на более серьезные огрехи.

Так, однажды на третьем курсе я очень плохо написала тест по русской литературе, который неофициально считался экзаменом. Узнав результаты, я подошла после лекции к своему преподавателю – Солнечной дочери Победителя, как она нам представилась на первом занятии. Тогда же без ложной скромности она заявила, что является ученым с мировым именем, а уж после мы сами узнали, что Юлия Викторовна встречалась с Ахматовой и пила чай с Пастернаком.

– У меня тройка за тест. Можно я сдам обычный экзамен?

– Что же вы не подготовились?

– Честно говоря, у меня приступ творчества, и в такие моменты я могу только писать и пить кофе с бутербродами.

– Зачетка с собой?

Я дала ей зачетку, она написала «отлично» и протянула мне ее обратно.

– Пишите, только пишите. И завязывайте с бутербродами.

Кем станет Марина – никто даже не задумывался. Я даже сомневалась, что она сама тогда знала, кем хочет быть. Ее ярое стремление к красному диплому было проявлением не амбиций, а затюканности: мать вечно ей внушала, что без этого Марина станет дворником. И девушка искренне в это верила, игнорируя тот факт, что ее маман, сама отнюдь не академик, работала не дворником, а директором магазина одежды.

В этой связи, кстати, особенно странно, что Марина так плохо одевалась – вечные длинные юбки и водолазки коричнево-серых оттенков начисто отбивали у окружающих желание ее разглядывать. При этом, как я могу судить после совместного посещения общажного душа на десять персон, фигура у нее была просто отличная. Да и личико очень симпатичное, если не закрыто ужасными очками и нелепой челкой.

Первый месяц знакомства я никак не могла понять, почему же мать не выделит Марине денег, чтобы та могла приодеться и сменить очки на линзы, но потом до меня дошло, что денег у подруги достаточно, просто ей нравится прятаться от жизни.

Мои студенческие годы были яркими и беззаботными, хоть и довольно нищими. Зато поклонников у меня было много, иногда за месяц я успевала сходить больше, чем на тридцать свиданий, в некоторые вечера сходив с одним парнем в кино, а с другим в кафе. Тем не менее, влюблялась я редко, и мало с кем встречалась во второй раз, не говоря уж о том, чтобы заводить отношения. Чаще всего свидания после пятого, тщательно изучив характер кавалера с помощью различных испытаний и расспросив его о планах на жизнь, я приходила к выводу, что такую жизнь разделять с ним не хочу, и махала ему ручкой.