Анна Христолюбова - Грехи отцов

В одно мгновение он забыл обо всём, и о скуке бала, и о суровом лице фон Радена, и о дурнушках, и о прелестницах. Она…

Поспешно, точно дама могла передумать, он схватил протянутую руку. Поклонился. Под тягучие, томные звуки изысканного менуэта Алексей пожирал её взглядом. Какое прекрасное, божественно прекрасное лицо! Кожа, словно атла́с, глаза огромные, глубокие, будто бурная океанская бездна, в которой он всякий раз терпел крушение; нежная гибкая шея, тонкая и хрупкая, и трогательная родинка над левой ключицей.

…Впервые Она пригласила его шесть недель назад на маскараде. Тогда Алексей не видел её лица, только стройный стан, прекрасные глаза в прорезях маски и дивную улыбку. Потом был бал у Оболенских, и Она вновь выбрала его из сотен кавалеров. С того дня «бальная повинность» перестала быть для Алексея наказанием…

– Отчего вы всегда так серьёзны, точно не танцуете, а сражаетесь? Вы не любите танцев?

От волнения у Алексея перехватило дыхание, сердце стукнуло почему-то в горле, и мгновенно пересохло во рту. Он был первым в кадетских науках, но искусство флирта не входило в учебную программу.

Алексей облизнул сухие губы, открыл и закрыл рот, беспомощно глядя на свою даму – в голове не было ни одной мысли. Ни единой.

Глаза незнакомки смеялись.

– Вы не знаете по-русски? Или вы меня боитесь? – От её голоса, глубокого, волнующего, вдоль позвоночника пробежала судорога, и на миг потемнело в глазах.

Молчать дальше было неприлично, и Алексей, как головой в невскую полынью бултыхнулся – заговорил быстро, страстно, на одном дыхании и не вполне понимая, что именно говорит:

– Боюсь… я боюсь, что больше вас не увижу! Я начинаю мечтать о встрече с вами, едва заканчивается бал… Я жду следующего бала и боюсь его! Боюсь, что вы не появитесь… боюсь, что пройдёте мимо, не взглянув… боюсь, что всё это только сон… Боюсь проснуться…

Слова, сумбурные, неловкие, закончились, и, осознав собственную дерзость, Алексей весь покрылся холодным по́том. Что он нагородил?.. Господи, какой ужас! Сжав в кулаки леденеющие ладони, он не смел посмотреть на Неё , боясь увидеть, как из глаз уходит теплота и каменеет прекрасное лицо. Тонкие пальцы на миг сжали его руку.

– Не бойтесь… – Алексей с изумлением увидел, что она улыбается. – Вам смелость к лицу. Храбрец – возлюбленник Фортуны.

Нечто странное вдруг прозвучало в Её голосе, словно сквозь лёгкий морской бриз вдруг донёсся не то шум далёкого сражения, не то пение сирены – что-то притягательное, волнующее… и опасное.

После танца он проводил даму туда, куда она указала, и вернулся к остальным, продолжая грезить наяву. Глаза выхватили тонкий стан, и сердце сжалось от острого и неприятного чувства, когда Она улыбнулась высокому красавцу Лопухину, пригласившему её на котильон.

– Очнитесь, Ладыженский! Сладкие сны будете смотреть в постели! Вон графиня Опраксина без кавалера. Займитесь делом!

Раздражённый голос капитана словно сверг с небес на землю, и Алексей даже оглянулся по сторонам, точно не сразу вспомнив, где находится.

нараспев продекламировал извечный Алексеев злопыхатель, Карл Шульц из третьей роты: – А повествует сия аллегория о том, что танцы с прелестницами погубительны для службы.

С первого дня пребывания в академии Алексей испытывал необъяснимую острую антипатию к этому манерному красавчику. Барон в долгу не оставался и отдавал его даже с прибытком.

Обычно Алексей не жаловал противника не то что бы словом, но даже и взглядом. Но стоящие рядом однокашники старательно прятали ухмылки, и промолчать значило потерпеть поражение. Он поднял глаза и уставился Шульцу между бровей.

Губы Карла кривились ядовитой змеиной усмешкой.

– Я наслышан, сударь, что виршеплетение – не самый сильный из ваших талантов. Но удручаться не стоит, вы определённо делаете успехи. После преизящной рифмы «пардон – афедрон 4 4 Задний проход (ст. славянский) » ваша нынешняя кармина 5 5 Небольшое стихотворное произведение сродни Гомеровой Илиаде.

Кадеты захохотали, Шульц позеленел.

История о том, как дремавший на занятиях изящной словесностью Шульц срифмовал спросонья с «пардоном» это не самое куртуазное слово, давно уже стала кадетским анекдотом.

Получив нагоняй от Радена, Алексей добросовестно отправился развлекать дурнушек, и вечер потёк своим чередом.

Разъезжались за полночь. Отчего-то после балов Алексей всегда чувствовал себя лошадью, что два часа упражнялась под упитанным всадником в полной экипировке – ноги заплетаются, бока в пене и нет сил заржать. И ни единой мысли в голове. Никакая муштра на плацу не давала такого эффекта.

На крыльце задержались, ожидая, пока граф Ростопчин с многочисленным семейством погрузится в экипаж. Сырой ветер бросил в лицо мелкий колючий снег.

Кто-то тронул Алексея за плечо. Обернувшись, он увидел лакея в богатой ливрее.

– Велено передать, – шепнул тот, и в ладони очутился клочок бумаги.

Прежде чем Алексей успел задать хоть один вопрос, слуга бесследно растворился в толпе.

С трудом сдерживая любопытство, Алексей сунул записку за обшлаг рукава. Привычная дорога до Васильевского острова показалась бесконечной, и, едва очутившись в своей комнате, где уже давно спали молодым, здоровым сном однокашники, Алексей дрожащими пальцами зажёг свечу и поднёс к ней записку.

«Завтра. В полночь. Дом на Нижней набережной, против лавки купца Смита. Записку возьмите с собой», – прочёл он в неровном, трепещущем свете, и сердце в который уже раз совершило кульбит и приземлилось не на месте.

Игнатий Чихачов смотрел на него, вытаращив глаза и, похоже, напрочь утратив божественный словесный дар. Поскольку ответа так и не последовало, Алексей нетерпеливо повторил:

– Мне нужно уйти после ужина. Ты же знаешь, как это сделать, чтоб не заловили. Поможешь?

– Ну ты даёшь… – выдохнул, наконец, Игнатий и покрутил коротко стриженной белобрысой головой. – Я бы раньше поверил, что Фриц Тизенгаузен сжёг карты и засел за учебники, нежели что ты отправишься в самоволку!

Алексей хмуро смотрел на камрада 6 6 Камрад – однополчанин, однокурсник в военном учебном заведении, товарищ по военной службе. .

Игнатий вздохнул.

– Хорошо. Пойдём, как сыграют отбой.

Вниз спустились по верёвке из окна второго этажа. После тапты – сигнала отбоя – выйти во двор можно было только с разрешения дежурного офицера и через главное крыльцо, что Алексею вовсе не улыбалось. Стараясь не пересекать открытое пространство и держаться поближе к стенам, они очутились на задворках. Зло и заливисто забрехал цепной кобель.