Анна Христолюбова - Грехи отцов

Карету очередной раз тряхнуло. Дорога на всём пути из Лейдена была отвратительной, но после того как съехали с Нарвского тракта, стала просто ужасной. Местами, в низинках, весенняя распутица превратила её грязное кочковатое месиво, в котором колёса вязли на треть высоты, и Данила на козлах вздыхал и охал, понукая уставших лошадей. Впрочем, там, где снег уже стаял, и дорога просохла, её тоже нельзя было назвать ни хорошей, ни даже сносной – кочки и ямы, чередовавшиеся друг за другом, делали просёлок похожим на ребристую доску, о которую бабы трут при стирке бельё.

Обычно, чтобы не сидеть в духоте и одиночестве, Филипп забирался на козлы рядом с Данилой, и путешествие становилось гораздо приятнее. Положение мужика при Филиппе называлось «дядька 9 9 Крепостной слуга при мальчике в дворянских семьях. », сам себя тщеславный Данила именовал камердинером, а по сути был един во множестве лиц – и камердинер, и кучер, и лакей, а порой и повар. Человека ближе у Филиппа не было.

Но сейчас он не мог видеть даже Данилу, а обычное ворчание вместо улыбки вызывало лишь нараставшее с каждым часом раздражение.

Внезапно экипаж тряхнуло так, что Филипп ударился головой о потолок. Раздался противный скрежет, карета накренилась вправо и остановилась. Снаружи послышалось невнятное бормотание.

– Ну что там ещё?! – Шишка на макушке настроения не улучшила, зато дала, наконец, повод выплеснуть накопившееся раздражение.

Бормотание усилилось, перейдя в причитания. Перечисление святых угодников стало напоминать цитату из церковного служебника. Очевидно, по-мужицки основательный Данила решил заручиться содействием как можно большего числа небесных помощников. Филипп с некоторым усилием распахнул норовившую захлопнуться дверцу и выбрался наружу.

Разминая затёкшие от долгого «комфорта» руки и ноги, он с наслаждением потянулся и двинулся вокруг экипажа. Данила, обнаружился через несколько секунд. Он скорбно взирал на перекошенную карету и лежавшее рядом колесо.

– Что тут у тебя за катастрофия? – Филипп зябко поёжился – весенний ветер оказался слишком свеж – и с удовольствием вдохнул полной грудью пахнущий лесом воздух.

– Ось поломалась, – деловито пояснил Данила, прекративший по пустякам беспокоить святых отцов. – Приехали, барин…

Он попинал сапогом обломок оси и уныло махнул рукой.

– И что делать станем? – Филипп тоже попинал несчастную карету.

– А что поделаешь? – философски пожал плечами дядька. – Сейчас выпрягу коней, багажею соберу и дале поедем, а колымагу тут бросим. Только б в сторонку её своло́чь, чтоб не мешала никому.

С большим трудом путешественники откатили на обочину повреждённый экипаж и выпрягли лошадей. Споро навьючивая на коней немудрящие Филипповы пожитки, Данила продолжал сетовать:

– Вот уж напасть! Вёрст двадцать всего не доехали до дома-то. Сколь времени потеряли… Уже б подъезжали. Теперь засветло не управимся…

Рассеянно слушавший его бормотание Филипп только вздохнул. Он был бы не прочь дальше идти пешком и задержаться не на пару часов, а на пару дней. Да и вообще заблудиться в лесу…

Наконец всё было готово к дальнейшему путешествию. Филипп вскочил в седло. С колдобистого проезжего тракта, встреча с которым оказалась для бывалой, заслуженной кареты роковой, он следом за Данилой свернул на узкую тропу между деревьев.

После сумрака и духоты свежий воздух пьянил, и Филипп, всегда любивший быструю езду, нёсся по лесу так, что дядька сзади лишь охал да творил крестное знаменье.

Вылетев галопом на небольшую полянку, Филипп резко натянул поводья – шагах в десяти на земле неподвижно лежал человек. Филипп соскочил с лошади.

– Данила!

– Еду, барин, – послышалось из-за кустов.

Не дожидаясь слугу, он бросился к лежащему, осторожно перевернул. Человек был без сознания, но дышал. Вся одежда с левой стороны под рёбрами намокла и потемнела от крови, лицо же было бледным до прозрачности и оттого казалось совсем юным.

– Ох ты, господи… – сдавленно охнул сзади Данила. Бормотание из растерянного стало испуганным.

– Надо кровь остановить, – Филипп поднялся с колен, его подташнивало. – Достань рубашку, раздери на полосы и перевяжи его.

Он огляделся. В полусажени от незнакомца валялась шпага, Филипп подобрал её. Чуть дальше на траве лежали кафтан, епанча и треуголка.

– Пособите-ка, барин, один не управлюсь, – позвал Данила.

Кое-как вдвоём они приподняли тяжёлое неподатливое тело, разрезали камзол, рубаху и как смогли перетянули рану полосами разорванной Филипповой сорочки. Раненый дёрнулся, застонал и приоткрыл затянутые мутной пеленой глаза.

– Что с вами стряслось, сударь? – Филипп склонился к его лицу, ловя ускользающий взгляд.

– Я должен вернуться… – прошелестел тот. Кажется, Филиппа он не видел. – До тапты…

Глаза незнакомца закрылись, он вновь провалился в беспамятство.

Филипп растерянно взглянул на слугу:

– Что с ним делать-то? Надо же как-то довезти его хоть до батюшкиного дома.

Он окинул взглядом коней, что мирно щипали едва проклюнувшуюся траву, покачал головой – нет, на лошадь не усадить, даже пытаться не стоит… Не кулём же поперёк седла его громоздить, этак точно живым не довезёшь…

Филипп вздохнул.

– Эх, кабы не колесо… Ну хоть телегу надо… Ты же здесь всё знаешь. Давай, поезжай за подмогой.

Данила вскинулся:

– Да как же я вас одного в лесу-то брошу?!

– Ну, стало быть, я поеду. Рассказывай, как до ближайшей деревни добраться.

Дядька всполошился окончательно, даже руками заплескал:

– Куда вы, со́кол мой? А ну как и на вас лиходейцы наскочут? Не пущу!

Филипп рассердился:

– Данила! Не дури! Мы время теряем! Пока ты рядишься, он душу богу вернёт! Решай, кто едет.

Данила заметался, круглое бородатое лицо вытянулось и сделалось жалобным. Но выхода никакого не было. Наконец, решив, должно быть, что ехать менее опасно, чем оставаться на поляне, где за каждым кустом могут таиться неведомые душегубцы, он начал объяснять, как добраться до ближайшей деревни.

Филипп вскочил в седло и мельком улыбнулся быстро перекрестившему его Даниле.

– Не тревожься, я смогу отпор дать, если что, – он похлопал по седельной сумке с пистолетом.

Данила покачал головой с явным сомнением.

– Ну да… Этот, небось, тоже так думал, а теперь лежит тут, не то живой, не то мёртвый…

Не вступая в очередной виток препирательств, Филипп дал коню шенкеля.

Как только свернули с Нарвского тракта, началось сущее мучение. Граф Сиверс и барон Корф уже не первый год вели тяжбу, решая, кому из них надлежит обихаживать проезжий тракт, проходивший как раз по границе их земель. Оттого на дороге не было не то что песка, а даже и фашины 10 10 Связка прутьев, перевязанная веревкой или проволокой. Применялась в дорожном строительстве. все ушли в разбухшую от распутицы землю.