Наталья Масальская - Белоснежка: Демон под кожей

– Почему ночь? – звук его голоса тягучий и мягкий будто усиливал его обаяние, урча у нее в груди волнующим басом.

– Вы никогда не задумывались, что ночь – она, как отголосок нашего общего языческого прошлого. Ее Боги оберегают нас от предрассудков дня, бережно хранят наши тайны, открывая нам нашу истинную природу. Ее демоны безжалостно убедительны, от них нет спасения, если вы хоть раз позволите им увидеть ваши тайные желания.

– Или страхи, – добавил он.

– По сути, это одно и тоже. Наши страхи – пища для наших подчас необузданных желаний.

– И вы носите маску? – чуть помедлив спросил он, совершенно забыв о жажде, что привела его сюда.

– Конечно. Цивилизованное общество разработало их великое множество на каждый случай жизни.

Она в очередной раз облизала ложку и, наконец, отложила ее на стол.

– И кто же вы сейчас? – его голос заполнял ее, от чего разговор стал приобретать опасную для нее двусмысленность.

– После двенадцати, я, как в сказке, превращаюсь обратно в тыкву, – Милен усмехнулась, пытаясь стряхнуть с себя почти сомнамбулическую покорность, вызванную его присутствием.

Его глаза цвета хорошего выдержанного виски, блестели в полумраке кухни, и сейчас казались почти черными. Что-то новое появилось в его взгляде: темнота и одиночество. Они проникали в нее, порождая странное чувство: волнения и страха. Возбуждая любопытство, которое не давало ей отвести от него взгляд.

– Я думаю, вы недооцениваете себя. Вы далеко не тыква. Спокойной ночи, – сказал он после небольшой паузы, прервав, наконец, этот странный плен, и поставил на стол почти полный стакан.

Едва заметная улыбка мазнула по его лицу и тут же испарилась. Он вышел из кухни, оставив ее наедине с размышлениями на тему доминирования и подчинения, и других свойствах мужского баритона в полутьме.

Глава 2

На следующий день с самого утра зарядил дождь. На время затихая, он выпускал из плена черных туч солнце, которое, пользуясь свободой, истово разливало свет на все, до чего дотягивались его золотые лучи. Не смотря на эту упрямую борьбу света и тьмы за окном, день прошел весело и даже интересно. Тереза, как боевая подруга заместителя министра и, по совместительству, главный организатор быта всего семейства, знала кучу способов развлечься, не выходя из дома. Глава этой славной ячейки общества появился только за обедом, после которого снова уединился на своей половине, несмотря на то, что, по словам Терезы, у него был выходной.

Когда за окном начали сгущаться сумерки, противостояние погодных стихий приняло новый оборот: разгоняя тучи, и неистово теребя верхушки деревьев, на улице свирепствовал ветер. Милена, сославшись на головную боль, вызванную переменами погоды, попрощалась с Терезой и Полем и отправилась спать пораньше.

Вернувшись в комнату, она сняла с себя одежду, небрежно бросив ее на очередного Людовика, и направилась в душ. Теплая вода, мягко льющаяся сверху, ласкала ее изящное тело, стекала по длинным темным волосам, смывая с лица очередную маску, которая уже отыграла свою роль и больше была ей не нужна. Вместе с ее маской вода уносила все тяготы дня (если, конечно, пара шестерок, навешанных ей Терезой, можно было назвать тяготами. Ей, определенно, не везло в карты, что увеличивало шансы на удачу в любви). В памяти всплыли воспоминания о встрече на кухне. Его черные глаза, разливающие желание по ее едва прикрытому телу, бархат голоса…

«Черт возьми, это – твой будущий свекр, прекрати немедленно», – злилась Мила, не в силах справится с разыгравшимся воображением.

Она выключила воду, тщательно вытерлась белым махровым полотенцем и, накинув халат, вышла в комнату.

Подойдя к окну, она облокотилась о широкий подоконник и уставилась в его черный непроницаемый квадрат. Постояв так минут пять, и, наконец, остыв после душа, она посушила волосы феном и легла в кровать, взяв с прикроватной тумбочки книгу, что накануне одолжила в хозяйской библиотеке.

Чтение скоро надоело ей, и Мила по традиции пошла перекусить, в надежде утолить не только голод.

Воровски проскользнув в полутемный коридор, она на цыпочках пошла в сторону кухни. В доме было тихо. Только тиканье часов и завывания ветра за окном, похожее на тихий шепот, приобретали в этой сонной тишине пугающую отчетливость, тугими рваными толчками отдавались у нее в груди, заставляя прибавить шаг.

Не взирая на снедающий ее охотничий запал, вернулась она ни с чем; если не считать полного стакана воды, который, конечно, был слабым утешением в этой ситуации. Но, в любом случае, лучше, чем ничего.

Она осторожно поставила свой трофей на прикроватную тумбочку и легла на кровать прямо поверх одеяла. Было сложно не думать о том, что месье Бушеми проигнорировал свою жажду и решил воздержаться от посещения кухни. А может быть, она ошиблась и никакой жажды просто нет? Но Милен давно играла в эти игры, ей достаточно было нескольких минут, чтобы по едва заметным признакам понять, кто перед ней. Ее подруги подчас недоумевали над тем, как она выбирает себе мужчин. Эти глупышки не могли понять, что ни цвет глаз или волос, ни возраст, ни даже (чего греха таить) пол не являлись для нее основным критерием выбора жертвы. Единственно значимым для нее всегда была сила. Чем сложнее сломать – тем больше удовольствия от процесса.

Первой ее жертвой стал отец. Конечно, упоминая о нем в разговорах, она не говорила, по какой причине эта постоянная, неизбывная жажда мучила ее.

Она всегда была избалована его вниманием – любимая дочка. Но со временем то доверие, то душевное единение, что сложилось между ними, стало вырождаться во что-то иное. Его внимание перестало быть отеческим. Она заметила это лет в тринадцать, когда вопросы пола встают особенно остро и болезненно, пока природа пытается превратить неуклюжее тело куколки в прекрасную бабочку. Когда ты наиболее уязвим и чувствуешь себя особенно гадким утенком. Сначала это были просто прикосновения, поцелуи в губы на ночь, все это она списывала на свое слишком буйное воображение. Это сейчас она знает, какую роль в этой вечной игре имеют прикосновения, взгляды, полутона голоса. Лишь повзрослев, она поняла, что так смущало ее в этих незатейливых проявлениях отеческой любви – запах его желания. Его нельзя скрыть, он пропитывает, обволакивает, заполняет, окрашивает каждый жест, каждый взгляд в совершенно особые тона. Он пропитывал их отношения, вызывая в ней отторжение и какие-то странное смятение.

Мила не понимала, как реагировать на это. Ей не с кем было поговорить. Да и о чем, собственно, говорить? Что, если она ошибается, и эта ошибка разрушит ее семью? Ведь, по большому счету, ей не в чем было его винить. Пока ей не исполнилось шестнадцать.