Кэтрин Стоун - Светлая полночь

А что сделает она? Она скажет, что хочет попытаться еще раз, как только ей позволит акушер.

И она действительно попытается?

Да, если ей не удастся к тому времени заставить Джейса смотреть на нее так, как он смотрит сейчас — испытывая яростное, мучительное желание.

А если она не сможет пробудить в нем подобную страсть без помощи ребенка?

Тогда она забеременеет.

А какой матерью она будет? Ответ высветился в его горящих зеленых глазах: хорошей, преданной и неэгоистичной. Другого Джейс не приемлет.

— Алексис?

— Это и мой выбор, Джейс.

— В таком случае выясни окончательно и дай мне знать.

— Она была беременна?

Джейс не успел ответить на негромко заданный вопрос Джулии — помешало появление Марго. С калориями. Оформленными весьма эффектно.

Венок из сахарного тростника окаймлял красную чашу с орехами макадамии и горячий шоколад в зеленых кружках. Кроме еды, были предложены игральные карты, украшенные лентами.

Джейс поблагодарил Марго за калории и карты и заверил ее, что непременно даст ей знать, если им понадобится что-то еще. Они перебросились несколькими фразами, поскольку Марго явно хотелось поболтать с Джейсом.

К тому моменту когда Марго наконец ушла, Джулия решила, что Джейс давно забыл о ее вопросе.

Но она ошиблась.

— Нет, — ответил он так, словно их разговор и не прерывался. — Она никогда не была беременна. Я это выяснил, когда через несколько дней мы встретились, чтобы обсудить наши планы. Алексис была достаточно серьезна, когда мы обсуждали наши планы на жизнь. Но в ней не чувствовалось беспокойства, не было…

— Тревоги.

— Тревоги, Джулия? — Именно это слово он употребил, когда Алексис предстала перед ним со своей ложью. — О чем?

— О том, что она становится матерью. О необходимости заботиться, об ответственности за новую жизнь.

— Да, — мягко произнес Джейс. — Алексис не пугало ничто, кроме потери того, чего ей хотелось.

— Вас.

— Да… меня.

— Но почему?

Его улыбка не была высокомерной — она была сдержанной, даже чуть-чуть суровой.

— Почему Алексис хотела меня? Хороший вопрос. Честно говоря, я не знаю.

— Мой вопрос был не об этом. Почему вы собрались жениться на ней? На женщине, которую вы не любили?

— Обычные причины, — терпеливо пояснил Джейс. — Мой ребенок. Моя ответственность. И прочная вера, я полагаю, в феномен семьи.

— А вы хотели ребенка? — с интересом посмотрела на него Джулия.

Она читает в его сердце, подумал Джейс. В этом средоточии гибельных крайностей — льда и пламени, где ничто не способно выжить. Он ничего не хотел. До младенца. Его младенца.

— Хотел ли я?

— Да. Разве нет?

У него в сердце неожиданно перемешались самые разные чувства. Он никогда бы не смог вообразить, что можно испытывать надежду на фоне ужаса. И радость.

Тем не менее надежда и радость присутствовали. Как и любовь. И когда пришло осознание истины, вскрылась ложь, Джейс испытал сожаление по поводу несостоявшейся прекрасной жизни, словно она уже существовала, но должна была закончиться.

Джейс до сих пор сожалел о той фантомной, замечательной жизни, сожалел о потере того, чего не было.

— Простите, — пробормотала Джулия. — Я не должна была спрашивать об этом.

— Почему же? Я как раз думал об ответе на этот вопрос. Ответ — и да и нет. Ни у меня, ни у Алексис не было особого желания иметь ребенка.

— Но вы были бы замечательным отцом.

Он встретил это уверенное и смелое заявление Джулии с некоторым удивлением. И с удивленной неуверенностью. И тихо прошептал:

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Наступило молчание. Мерцающее, мягкое, многозначительное. Взгляд Джулии упал на рождественскую колоду карт.

— Вы играете в карты? — спросил Джейс.

— Играла, — призналась она. — Когда-то играла.

Когда-то играла, подумал Джейс. Приглашение к рассказу о загадочном прошлом.

— У вас есть любимая игра? — поинтересовался он.

— Кункен.

— Когда-то я тоже играл в кункен. — Это была единственная карточная игра, которую он знал. Научился он ей от медицинской сестры во время командировки в Афганистан и с того времени несколько раз играл на таких же политых кровью землях. Игра в карты была способом скоротать время между боями. И хотя это вряд ли имело какое-то значение, он почти всегда выигрывал.

— Вы хорошо играли… играете?

Огонек сверкнул в ее лавандовых глазах.

— Как правило, да. Меня учила моя двоюродная бабушка. Она была сильным игроком, моя бабушка Энн. — Это имя она произнесла с любовью. — Когда я была маленькая, бабушка позволяла мне выигрывать — иногда. Но когда я стала постарше и начала понимать, как именно следует играть, она перестала меня щадить. И это было справедливо, потому что к тому времени бабушка научила меня всем своим трюкам.

— Трюкам?

— Да. Например, какую карту нужно сбрасывать, какую брать взамен.

Скорее это не трюки, а умение, подумал Джейс и улыбнулся:

— Хотите сыграть?

— Конечно. — Глаза ее заблестели. — На обычную сумму?

Джейса Коултона заманивали, более того — втягивали в эту волшебную историю, которая значила так много для этой невольной соблазнительницы.

— Конечно. А какова обычная сумма?

Губы, которых он недавно коснулся и которые она сосредоточенно жевала, теперь показались ему чарующими.

— Миллион долларов за очко.

Джейс выиграл несколько партий. Повезло. Джулия выиграла все остальные. Мастерство и трюки!

И еще очарование. Ибо он был очарован ею.

— Зачем вы летите в Лондон? — поинтересовался Джейс, когда она бледными изящными руками тасовала карты — и вдруг замерла, обдумывая ответ.

Приняв решение, она подняла на него глаза.

— Встретить Рождество.

Джейс молчал, ожидая дальнейших пояснений.

— Моя сестра Уинни умерла семь лет назад.

— Очень сожалею.

— Я тоже. Мы знали с момента ее рождения, что она не жилец на этом свете, однако…

— Это не уменьшает горечи утраты.

— Не уменьшает. — Джулия втянула в себя воздух, затем улыбнулась — слегка. И когда заговорила о своей сестре, глаза у нее засветились. — Уинни любила Рождество. Мы вместе его любили. После ее смерти я избегала его, пряталась от него.

— А Лондон имеет какое-то особое значение?

— Нет. То есть универмаг «Кентерфилдз» в Лондоне имеет. Любимые украшения Уинни были из «Кентерфилдза», мы заказывали их по каталогу и получали по почте. Я никогда не была в Лондоне и все свои рождественские праздники проводила в Канзасе.

— Где вы живете.

— Где я жила. Я уехала из Канзаса.

Бросила дом, подумала она как-то удивительно спокойно. Куда девалась ее паника?

— Вы переезжаете в Лондон?

— Нет. Я побуду там лишь во время Рождества — посмотрю Рождество. — И опять ее сердце не дрогнуло.