Ксения Каретникова - Страсть в наследство

Мужчина провел рукой по голове, зачесывая назад густые седые волосы. Но непослушные пряди лезли в глаза. Мешали видеть. А потом больно цеплялись за массивный жёлтый камень печатки на мизинце при повторном движении рукой… Нервы. Мужчина всегда так делал, когда нервничал. И всегда волосы цеплялись за кольцо.

– Сколько она уже в наказании? – спросил он.

Голос мужчины дрогнул на последнем слове вопроса, и гулкое эхо повторило это несколько раз. Прозвучало зловеще, мужчине и так было не по себе… Но он поднял глаза и ещё раз посмотрел на девушку, застывшую в статичной позе. Белое платье плавно развевается. Но здесь нет ветра…

На секунду мужчине показалось – девушка неживая. Ненастоящая. Скульптура. Само совершенство: ладная фигура с тонкой талией и плавными изгибами, темные струящиеся локоны, аристократически бледная кожа, голубые, ближе к синему – глаза. Теплые, как море? Или холодные, как лёд? Широко распахнутые. В них грусть, тоска и боль… Такая чужая и такая знакомая… Мужчина смотрел и не верил своим глазам…

Она! Вот, не касаясь ногами земли, застыла в воздухе. Парит… На правой ноге окова на тонкой цепи, кажется, лишь она и удерживает девушку от полета…

Она! Как будто сошла с тех проклятых картин… Они преследуют его всю жизнь. И ему казалось – ненавидит. Вот за все. За всех.

– Век, – неожиданно ответил скрипучий голос из ниоткуда. Мужчина дернулся, огляделся – ответившего поблизости не было. Но голос звучал совсем рядом, так близко… Вокруг темно. Лишь тело, парящее над мужчиной, словно освещается изнутри. Сияет, манит, зовёт…

– А сколько ей осталось?

– Столько же, – вновь ответил тот же голос. Шепеляво и громко.

А мужчина вновь уставился на девушку, мысленно считая.

Двести лет… Вот это наказание! Заслужила ли она это? За то, что сделала?

Груз вины опустился мужчине на плечи. Так давил, терзал. Хотя он понимал и знал – не он виноват. Но алая жидкость, которая сейчас так быстро бежит в его венах, имеет память. Наследственную. И она помнит… Столько лет прошло… Столько несчастных судеб… Столько страданий, тоски…

Столько лет…

И ещё должно пройти столько же?

Слегка неуверенно седовласый шагнул к девушке, протянул руку, словно хотел прикоснуться. Нет, не достать. Да и не должен он к ней прикасаться, не имеет права. Поздно. Для него.

– Я хочу выкупить ее наказание, – как можно уверенней сказал мужчина. Опять посмотрел на девушку, в ее лицо и… Ее веки дрогнули в этот момент! Да! Он готов был поклясться!

– Цену вы знаете, – с нотками усмешки раздался ответ.

Мужчина кивнул, потому что и вправду знал, его предупредили.

Он набрал в лёгкие побольше воздуха. А потом медленно выдохнул. Он уже решился. За тем и пришел. Сперва сомневался, но увидел девушку, и все сомнения растаяли в жгучих потоках его крови.

Он сделал шаг назад. Сердце сжалось от тоскливой боли. От понимания: не увидит он, что и как будет… Но эта жертва необходима.

– Я на все согласен. Мне все равно осталось недолго, – прошептал мужчина и обречённо добавил: – А ему она нужна…

Всё-таки это очень странно – ничего о себе не помнить.

Вообще ничего.

Кто ты, как тебя зовут… У человека должно быть имя. И фамилия. И даже отчество – имя отца, которое ты носишь всю свою жизнь. Я не знаю ни одного, ни другого, ни третьего.

Не знаю, кто мои родители. Друзья, приятели… враги…

Где я родилась, выросла, жила… Чем занималась.

Училась. Работала. И было ли это?

Нет воспоминаний. Ничего. Пустота и темнота. Ни лиц, ни образов, ни очертаний…

Жить и не знать своего прошлого – страшно. Может, я сделала кому-то что-то плохое? И так сработало подсознание, спасая и защищая?

Но особенно страшно становится, когда ты начинаешь думать, пытаешься вспомнить. И не можешь! Причем я знаю названия тех или иных вещей, понимаю значение слов, определений, явлений. Знаю, как называются предметы.

Но откуда я это знаю – не помню.

Из-за этого ощущаю себя бездушным запрограммированным роботом, созданным кем-то… Но ведь для чего-то?

Хотя иногда, вспышками, вспоминается что-то. Из-за запахов, слов, жестов и движений людей в памяти проскальзывают мгновения… Но так быстро, что я не успеваю понять и полностью вспомнить этот момент. Да и эти воспоминания, скорее, эмоциональные. Я просто чувствую: страх, злость, радость, счастье. И все так перемешано. Запутано.

Одно скажу точно: я не только разговариваю на русском – я ещё на нем думаю. Значит, мои корни здесь, как сказала Раиса Ивановна.

Но я могу быть и украинкой, и белоруской. Да и в России очень много национальностей. А сама страна огромная… И отсюда появляются другие вопросы: откуда я, из каких именно мест, жила я в городе, в деревне, в квартире, в доме?

Ответов нет.

Врачи удивлялись. Потому что не могли понять причины моей диссоциативной амнезии – такой диагноз мне поставили. У меня ни травм, ни сопутствующих заболеваний. Кажется, они мне даже не верили. Столько процедур и тестов со мной провели. Даже гипноз пробовали. Но он на меня не действует. Редкий я случай.

Я слышала шушуканья медсестер: барышня – то есть я – скорее всего, притворяется, сбежала от кого-то, прячется. Когда меня нашли, на правой щиколотке был синяк – якобы меня удерживал кто-то насильно и я жертва… Но нет! Я точно не жертва! Не помню, но ощущаю.

С первого же дня меня беспокоил вопрос – есть ли у меня дети? Но после визита к гинекологу выяснилось – нет. И приблизительный биологический возраст мне поставили 25 лет. Здоровье, кстати, у меня отменное. Гинеколог даже пошутил – зачать, выносить и родить могу хоть в космосе…

А ещё очень странно, что меня не ищут. Две недели в больнице, чуть больше месяца я тут… Ну не может быть такого, чтобы не искали. У меня же есть прошлое? Кем я была в нем? Была ли кому-то нужной? Необходимой? И если да, то где этот человек? Кто этот человек? Или люди?

Любила ли я? Почему-то при этом слове сердце тоскливо сжимается… Предали? Обманули? Бросили? Если да, то почему? За что?

За что мне это? Почему это случилось со мной?

– О чем задумалась? – голос Раисы Ивановны возвращает меня из навязчивого мира мучающих меня вопросов. И я смотрю в улыбающееся, даже какое-то лукавое лицо человека, что сидит напротив. Сидит ровно, с прямой осанкой. Глаза ее блестят, румянец на щеках. Я присматриваюсь внимательней и впервые задумываюсь: сколько ей лет? Шестьдесят? Да, не меньше. Однако женщина она ухоженная, статная, всё ещё красивая. Как всегда накрашена, даже губы, стойкой коралловой помадой. На руках свежий аккуратный маникюр, с лаком цвета в тон губам.