Ксения Каретникова - На привязи

Дверь вновь начинает открываться. Ко мне заходит парень-молчун. Он заносит в помещение деревянную табуретку, на которой стоят две бутылки: стеклянная с ромом, в пол-литра, и пластиковая с колой, в два. Еще на табуретке есть стакан, высокий хайбл, и тарелка с нарезанными фруктами. Парень уходит, а я медленно подхожу к табуретке. Ром дорогой, мой любимый, и фрукты тоже. Борька, действительно, знает, что я люблю. Откупорив запечатанную бутылку, делаю себе коктейль и выпиваю первый стакан довольно быстро. Тут же приходит спасательная лёгкость в теле и в голове. Пристально смотрю на стакан в моей руке, потом на бутылку. Стеклянные. Появляется жуткое желание – разбить и полоснуть осколком вены. Но нет. Мне еще рано умирать, и не здесь и не так, как рабыня на привязи.

Второй стакан рома с колой уже пью медленней, заедаю фруктами. Можно сказать, наслаждаюсь, даже пробую играть с цепью на ноге, почему-то забавляет. Истерика, наверное, притупленная алкоголем. А на третьем стакане понимаю: все, я сейчас вырублюсь. И я позволяю сну проникнуть в мое сознание, едва забираюсь под одеяло.

Сначала мне ничего не снится. Потом черно-белые картинки начинают мелькать перед глазами. Я переношусь в траурный день. В тот, когда я похоронила мужа.

Мы стоим на кладбище, смотрим, как дубовый лакированный гроб опускается в вырытую могилу. Затем его закапывают. Все происходит ужасно медленно и я, вместо того чтобы смотреть, как засыпают последнее пристанище тела моего мужа, вожу взглядом, вглядываясь в лица присутствующих.

Коллеги, подчинённые, дальняя родня, Демьян, Борька… последний в этот момент тоже смотрит на меня с усмешкой, шепчет одними губами, но я понимаю:

– Ну вот и все.

У меня слеза бежит по щеке, тоже медленно, тягуче. Я пытаюсь ее вытереть, но все равно ощущаю влагу на лице.

Мгновенно пробудившись, резко открываю глаза и вижу, как на меня смотрит пара черных маленьких глаз…

Я сперва даже не верю. Ну не может быть, чтобы Борька…

Но нет, мне не мерещится:

– Алешка, – шепчу я, и тут же мой самый верный друг, уткнувшись в меня влажным носом, начинает вылизывать мои щеки.

Я прижимаю Алешку к себе, глажу, целую, вдыхаю запах – от него еще пахнет моими духами. Маленький зверь, лизнув меня в нос, залезает под одеяло и кладёт свою белую мордочку мне на плечо. Мы лежим так, почти неподвижно, несколько минут, а потом засыпаем.

Кажется, во сне я плачу. Ведь, пребывая в мире сновидений, я как наяву вижу то, что было год назад.

– После смерти человека, если он не оставил завещания, как в нашем случае, все его движимое и недвижимое имущество распределяться между наследниками. Я решил, что мне достанешься ты, – выпуская дым колечками, говорит Борис.

Он под наркотой, даже рукав еще засучен. А рядом, на стеклянном столике, лежит использованный шприц. Вот он сорвался, твою мать, уже в наглую, у всех на виду. Хотя все, работающие в доме, прекрасно знают о пристрастии младшего хозяина.

– Борька, ты что-то путаешь, я не наследство, я наследник, – заявляю, разрушая пальцем одно из дымных колец. Я сижу напротив него и не по своей воле, он меня позвал якобы поговорить.

Боря усмехается:

– Ты – вещь, Крис, которая перейдёт мне бонусом от папочки.

Я усмехаюсь, напыщенно громко, демонстративно. А Боря тянется вперёд и, схватив меня за запястье, шепчет:

– Да-да, мамуля, я возьму тебя. Ты будешь стонать подо мной, визжать, как сучка, умолять, чтобы я не останавливался.

Выдернув свою руку, я поднимаюсь с места.

– Иди нахер, сынок, – ласково и уверенно произношу я и, не оглядываясь, в спешке иду к лестнице. Как вдруг слышу треск и звон стекла. Оборачиваюсь – столик, стоящий рядом с Борькой, разбит в вдребезги, осколки стекла в крови, так же как и перед рубашки, к которой Боря прижимает порезанную руку. Он делает попытку подняться. Глаза его бешеные, он смотрит на меня так, что волоски на теле встают дыбом. Борька собирается подойти ко мне, но вдруг слышатся торопливые шаги с кухни. Демьян. Те редкие моменты, когда он дома. С ним я вообще стараюсь не пересекаться. Он подлетает к Борьке и начинает его успокаивать.

Я быстро поднимаюсь к себе, мне страшно, вся моя уверенность и независимость сейчас лишь бахвальство и маска. Я жутко его боюсь. Я видела, что он сделал с Аней.

Думаю, расхаживая по комнате. Бежать! Да! И желательно подальше. Но для начала получить полагающееся мне наследство. С адвокатом я уже говорила, он обещал все сделать быстро. Не нужна мне никакая недвижимость, только деньги и акции.

Я замираю у трюмо, на котором стоит наша свадебная фотография. На ней я улыбаюсь. Да, я, пожалуй, была счастлива в тот момент.

Хотя Игоря все же не любила. Просто потому, что вообще никогда никого не любила… ну, после определённого момента. Да и те эмоции уже давно погасли, я их и не помню. Как и не было. И я не гонялась за Игорем, не соблазняла, не хотела делать именно из него своего мужа. Все как-то само собой получилось. Надо же, как бывает. Парадокс…

И наш брак не по расчёту – мне не было противно с мужем. Даже скажу, что приятно. Он красиво ухаживал, был вежлив, галантен, нежен, умел доставить удовольствие… у меня было уважение к нему. И он знал, какая я. Знал, что любовь для меня нечто сказочное, нереальное. Вот как-то так – не носила я розовых очков. Но и Игорь меня за это уважал. Я для него была не только женой и любовницей, я была еще и другом. И, пожалуй, мне он рассказывал даже больше, чем своим детям.

Кроме одного. Про свою болезнь. Он явно преуменьшал ее тяжесть. Говорил, что все нормально…

И сейчас я ругаю Игоря, что так рано и неожиданно ушёл. Бах – и нет человека. Я теперь вдова. Хорошо, что еще меня не обвинили в его смерти. А то могли же.

– Просыпайся, – слышу я над ухом и открываю глаза. Алешка так и лежит у меня на плече, смотрит на Борьку, склоняющегося надо мной, и скалится. Он его всегда не любил. Мой умный Алешка чувствует людей.

– Доброе утро, Крис, – улыбается Боря. Вроде бы искренне. – Видишь, я, как и обещал, привёз твою псину в хорошие и заботливые руки.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя.

– Не благодари, он не всегда будет рядом с тобой. Все будет зависеть от твоего поведения, – он усмехается, а у меня дёргается рука в глупой попытке вмазать ему по роже. Вот же, сука, догадался о моем слабом месте, нашел, чем шантажировать. Я ведь понимаю, я приму этот шантаж. Слишком глубоко в моем сердце проросла привязанность к Алешке. Он для меня как ребенок, которого я так и не смогла приложить к груди, которого у меня уже никогда не будет.

Борька собирается уходить и забрать с собой Алешку. Его надо выгулять и покормить. Разумеется, не сам Боря будет это делать. Привязанность и забота о братьях наших меньших не для него. Игорь рассказывал, что в детстве у его младшего сына было много живности, но ни одна не прожила долго. Кто-то умер, кого-то отдали, потому что Борькиного интереса хватало ненадолго. Надоедало, наскучивало.