Л. Дж. Шэн - Скандальный

Дети не расисты.

Дети не осуждают.

Детям наплевать, что твоя машина стоит, как две годовых зарплаты среднестатистического американца.

Дети забавные.

Дети чистые.

А я нет.

Я был представителем двух рас в мире белых, и точно знал, что чувствовала Луна. Как и она, я не выделялся внешне, даже в изобилующем белыми протестантами Тодос-Сантосе. Я даже не был темнокожим. Моя мать была родом из Германии, отец афроамериканцем. Цвет моей кожи был смягчен, будто разбавлен. Но все же отцовские корни были заметны. В моем росте, мягких губах и вьющихся волосах (если я позволял им отрасти, чего никогда не случалось). Заметно, когда люди отпускали шутки про большой член и баскетбол. Даже когда пытался взять подработку, пока обеспечивал себя во время учебы в колледже. Все это было заметно, хотя окружающие делали вид, будто это не так.

Было что-то печальное в том, чтобы быть представителем двух рас. Общество имело нас во все дыры и под любым углом. Я был слишком черным, чтобы меня принимали в городе белых богачей, где я ходил в старшую школу (та самая футбольная стипендия), и слишком белым, чтобы меня принимало чернокожее население Сан-Диего, где я вырос.

Нельзя сказать, что у меня не было друзей, ведь их у меня было много. Мне не хватало самоопределения. Своей общины. Мозаики, частью которой я мог быть.

Луна в этом смысле была похожа на меня и вместе с тем отличалась.

Она была красива и обладала экзотической внешностью. Редкий бриллиант, который, скорее всего, будет меньше страдать от предрассудков, потому что времена изменились. Она притягивала к себе людей и, черт возьми, казалась совершенно нормальной, пока не открывала рот, не произнося при этом ни звука.

Пока одна, ничего не подозревающая мать не спросила, как ее зовут, и моя дочь не отвернулась от нее со слезами на глазах, потому что с ней заговорила незнакомка.

Пока ребенок этой мамаши не назвал Луну чудилой.

– Мам, она не говорит по-английски. И по-испански не говорит. Эта чудила вообще не разговаривает.

Ну что я говорил? Балаган.

Мама тотчас сжала мое плечо, одним взглядом умоляя не кидать этого ребенка на землю и не заставлять его жрать грязь, тыча в нее лицом. Праздник решили провести не где-нибудь, а на пляже, и от жуткого зноя постепенно начинали плавиться кексы, краска на лицах и мои нервы.

– Да что за долбанутый ребенок такое говорит? Им по четыре года.

Я провел ладонью по голове.

Луна сидела с Соней под деревом в нескольких метрах от нас и пыталась успокоиться после неприятного случая. Они ели одно яблоко на двоих. Раз уж мисс Занята-по-Субботам оказалась слишком важной особой, чтобы пойти со мной и Луной на праздник, я решил позвать несколько человек для компании и моральной поддержки. К нам присоединились мои родители – Дарий с Триш, а еще Соня смогла заскочить в последний момент, хотя должна была присутствовать на соревнованиях сына, даже не помню, в каком виде спорта.

– Им по четыре года, а еще они грубияны из привилегированных семей. Ты вырос с самыми мерзкими детьми в стране. Ума не приложу, почему тебя до сих пор удивляет подобное поведение.

Мама ладонью разгладила мою рубашку.

С тех пор, как я сорвал корпоративный джекпот, Триш, некогда работавшая в полсмены в «Волмарт», сильно изменилась. Теперь она без стеснения носила дизайнерские вещи и выглядела, как одна из тех женщин, которых в те времена даже не имела чести обслуживать, потому что они не ступали на порог того магазина. Мне нравилось, что теперь мы были частью сообщества, которое никогда нас по-настоящему не принимало. Ирония в духе Граучо Маркса [16] Граучо Маркс – американский актер, комик. .

Мой отец был единственным темнокожим членом Загородного клуба Тодос-Сантоса.

Луна училась в одной школе с дочерью Тоби Роланда – того самого ублюдка, который сломал мне лодыжку в старшей школе, чтобы увести титул капитана футбольной команды.

Мы смешивались с окружением, объединялись и без спроса брали то, что не было нам предложено добровольно.

Я в этом чертовски преуспел.

– Пора завязывать с этой хренью. У меня кончилось терпение.

Я покачал головой и вздохнул, когда Луна отказалась вылезать из-под дерева и танцевать с другими детьми, даже когда Соня подбодрила ее, пообещав не отходить от нее ни на шаг.

На общественных мероприятиях Луна особенно напрягалась. Первый год после исчезновения ее матери я просидел с ней дома, пока наконец не прогнулся под жизнью. Я хотел поделиться с ней миром. Она была моей. Моя кровь, моя ДНК, мои клетки, мое чертово естество. И все же мне хотелось, чтобы она больше принимала окружающий мир, а мир больше принимал ее.

Мои родители нахмурились и встревоженно переглянулись. Они оказывали колоссальную помощь в воспитании Луны с тех пор, как я вернулся в Тодос-Сантос из Чикаго, где управлял подразделением «ЧБХ». Для этого мне пришлось продать Джордану Ван Дер Зи существенную часть своих акций и между делом еще часть своей души.

– Может, уедешь первым и немного отдохнешь? – Мама погладила меня по щеке, выдавив улыбку. – Мы с папой заберем Луну к себе с ночевкой. Она уже несколько недель мечтает помочь Дару построить тот космический корабль.

Космический корабль.

Мой отец был мечтателем. Выдумщиком. Строил хрень, которая никогда не работала. Понятно, что он строил вовсе не космическое судно. Он строил здоровые отношения с моей дочерью при помощи севших батареек, картонных коробок, суперклея и старых, промокших и непригодных спичек. Он выстраивал то, для чего я не мог даже заложить фундамент. Здоровые, полные радости отношения с моей дочерью.

Он сносил косые взгляды, которые на нее бросали.

Взвалил на свои плечи бремя отличия от других.

Меня это беспокоило, потому что именно за эти отличия люди возложат на меня вину, если ее мать вернется. Вал будет использовать особенности Луны. Так что да, я болезненно к ним относился.

– Вы не обязаны, – возразил я, хотя совершенно не возражал.

Мне бы не помешал отдых. Я даже не собирался звонить Соне или Аманде. Прямиком отправлюсь в постель. Может, посмотрю тупой боевик и закажу жирной еды, которую не позволял себе есть на неделе. Фастфуд плохо сочетался с силовыми тренировками, которыми я занимался шесть раз в неделю, но иногда даже взрослые мужчины могут устроить праздник жалости к себе.

– Брось, – мама притянула меня в объятия. Она была настолько мала в сравнении со мной, что мысль о том, что она меня родила, казалась странной. Еще более странной она казалась потому, что мама была из числа самых приятных людей, кого я знал, а я был говнюком с большой буквы. – Мы любим Луну и хотим сделать ее счастливой при любой возможности. И вообще, я собиралась испечь яблочный пирог, а у твоего отца зашкаливает сахар в крови. Она сделает ему одолжение, съев бÓльшую часть пирога. Правда, Дар? – Она обратилась к отцу, который спорил – всерьез ругался с четырехлетним ребенком насчет состава красок, которым разрисовывали детям лица.