Юлия Устинова - Amore mio, Юля Котова

Бредин вновь пропустил мимо ушей мое саркастическое заявление и спросил:

– А тот парень… ну такой… с очень умным лицом, – он поправил на переносице воображаемые очки, – как его зовут, кстати?

– Это ещё зачем?

– Я отправлю ему открытку из Италии, – пояснил Бредин. – Напишу, что позабочусь о тебе. Если хочешь, можем вместе подписать. Как его имя?

– Не стоит беспокоиться. Лучше отправь открытку Селезнёвой, – посоветовала ему. – Я правда не уверена, что она научилась читать. Всё-таки там анализ, синтез и прочее.

Пусть я преувеличивала, но мы оба знали, что Селезнева не была испорчена интеллектом так, как деньгами своих родителей.

– Ревнуешь? – спросил парень.

Ревную? Его? К Селезневой? Нелепица какая-то. Да, Селезнева в принципе меня раздражала. Особенно после выпускного… Но чтобы ревновать? Да вот ещё!

– Бредин, ты меня утомил, – простонала в ответ, прикрыв на мгновение глаза.

– Ответь на вопрос, – вкрадчиво произнес он.

Вопрос был из разряда сакраментальных, поэтому я поспешила съехать с темы.

– Ты понимаешь, что из-за тебя могут задержать рейс?

– Из-за меня? Каким образом?

– Разве наличие трупа в салоне – не повод для задержки? – озадаченно спросила я.

– И все-таки у тебя невроз, Юля. – Бредин, тоже изображая задумчивость, почесал подбородок указательным пальцем, а затем схватил меня за руку. – Пальцы холодные, ладонь влажная. Уверен, твое сердцебиение сейчас далеко от нормы, как и уровень адреналина. Проверим пульс, – со знанием дела переместил пальцы на запястье.

Я снова избавилась от его касания резким нервным движением и скрестила руки на груди.

– Ты ошибаешься. Это не аэрофобия, а всего лишь реакция на соседство с тобой, – уняв раздражение, размеренным тоном прокомментировала выявленные Брединым симптомы.

Тот снова с неподдельным интересом смотрел на меня, словно ловил каждое слово.

– Что? Чего ты так уставился? – пробормотала, теряя остатки терпения. Этот его взгляд был до безобразия откровенно-соблазняющим, что само по себе являлось чем-то противоестественным.

Хотела бы я знать, что за новую игру ты придумал?

– Извини, не обращай на меня внимания, просто продолжай, – с кривой улыбкой произнес этот клоун.

– Да пошёл ты!

Из динамиков раздался бодрый голос пилота, притупив мое желание придушить Бредина. После инструктажа стюардессы, когда заработали двигатели, и в салоне появился гул, я уже предвкушала момент взлета, во время которого у меня закладывало уши, а в животе порхал целый инсектарий. Что бы там не приписывал мне доктор Бредин, летать я не боялась. Совершенно. Но в одном он оказался прав. Наши с ним перепалки действительно не оставляли меня равнодушной, больше того, я ждала их и наслаждалась каждой секундой нашего иррационального общения. И моя мнимая инфантильность и привычка воспринимать в штыки любое его слово во многом помогали не выглядеть очарованной этим проницательным типом.

К подножью Северных Апеннин наш самолёт приземлился около часа дня по местному времени.

Болонья – студенческая Мекка, она же историческая столица Эмилии-Романьи – области на севере Италии, встречала нас проливным дождем. Потемневшая от влаги взлетно-посадочная полоса аэропорта имени Гульельмо Маркони очень напоминала ту, что я провожала взглядом в Баландино. Даже небо было здесь совсем, как дома – низким и серым, в дымчатых разводах. Осень, она и в Италии осень. И я всерьез задумалась о покупке нового зонта, когда Бредин с интонацией гида заявил, что Болонья имела репутацию одного из самых дождливых городов Апеннинского полуострова.

Держу пари, пока я спала, заткнув уши наушниками, чтобы избавить себя от нескончаемого трепа Бредина, этот всезнайка успел прочесть какую-нибудь захудалую энциклопедию или пару путеводителей.

Очнулась я перед самой посадкой, когда стюардесса давала очередной инструктаж, и с удивлением обнаружила, что моя голова подпирает плечо Бредина. Хотя, кто еще кого подпирал? Будем считать это спорным вопросом. Как и заявление Бредина, что я разговариваю во сне. В подобное верилось с трудом, но, даже если допустить такую мысль… что в этом странного? Хотя бы один из нас был занят чем-то действительно полезным. Я о себе, разумеется.

Официально ступив на землю величайшего государства Античности и распрощавшись с терминалом аэропорта имени итальянского физика и Нобелевского лауреата (о чем мне насильно поведал Бредин), наш учёный квартет оккупировал места в автобусе, который за пару европейских тугриков* должен был доставить нас в историческую часть города в район Университета.

Современная автострада с поэтичным, как заметил Бредин, названием Адриатика, по которой мчался наш автобус, пересекала реку с весьма прозаичным – Рено и огибала город с севера. Любоваться особенно было нечем. Слева за стеклом, по которому то стремительно, то неторопливо стекали капли дождя, мелькали четыре полосы автомобильного потока, справа – редкие торговые центры, между которыми совсем не по-осеннему зеленели поля.

Но несмотря на хмурую погоду и наличие Бредина, я испытывала невероятное воодушевление, направляясь в место, где вряд ли вообще когда-либо могла оказаться. Стоит отдать должное моему болтливому соседу и вечному антагонисту, он не зря родился на свет. Что бы я там не утверждала ранее.

Жанна Бернардовна заняла место у окна рядом с миловидной бабулей и что-то обсуждала с ней на итальянском. Дарья снова тусовалась сама по себе, усевшись на одиночное сиденье. Я не могла назвать объективных причин, но что-то в этой девушке мне с первого взгляда не понравилось, и, судя по выражению ее лица, это было взаимно. Либо все тот же Бредин оказался прав, называя меня мнительной.

Как и тощая аспирантка, я устроилась у окна. Бредин сидел впереди, развернувшись ко мне лицом и продолжал словесную атаку. Его рот не закрывался ни в самолёте, ни до паспортного контроля, ни во время, ни после, заставляя меня сомневаться в том, а человек ли он вообще.

– I’ll wrap my hands around your neck so tight with love** ( Я сожму свои руки вокруг твоей шеи так крепко, с любовью ), – пробормотал парень на переломанном английском, намекая на то, что подслушал, как я подпевала в самолёте.

– Бредин, у тебя омерзительный акцент, – поморщилась я.

– Ты бормотала это там… в воздухе, – он поднял вверх указательный палец и бровью не повел на то, как высоко я оценила его способности. – Не знал, что ты любишь жестокость, Юля. Мне даже как-то не по себе стало.

– Вот и правильно, держись от меня подальше. Я и не то могу.

– Правда? Ну после такого заявления я теперь вряд ли смогу это сделать.

– Ты меня снова утомил. Можешь хотя бы пять минут помолчать? – взмолилась я.