Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Прошла ровно минута с половиной, вода вокруг яйца никак не выглядела горячей и я решил, ладно, пусть будет вкрутую. После дополнительного ожидания в полторы минуты, от воды начал подыматься редкий парок, а на стенках кастрюльки под водой собралось множество мелких пузырёчков и я выключил газ, потому что у меня была чёткая инструкция по варке яиц.

(…поговорку насчёт «первый блин комом» можно смело дополнить, что первое варёное яйцо лучше просто выпить…)

Участники военной игры в большинстве своём пришли в спортивной форме и никому не хотелось заходить в здание школы. Так что мы бездельно толпились во дворе небольшими возрастными группами. В моей, все удивились до чего плотно сидят на мне погоны. Я гордо похлопал себя по левому плечу – ни капли не оттопыривается, а? Не то, что у некоторых – всего по паре стежков и выгнуты как спина перепуганной кошки, хоть мизинцем срывай. И тут незнакомый мальчик, наверное, из параллельного класса—ни с того, ни с сего—напал на меня, завалил на землю и подрал мои погоны в клочья.

(…драться я никогда не умел, да и теперь не умею. Скорее всего, обозвал его «дураком» и убежал в лес – домой…)

В лесу я снял свою курточку… Вместо погонов осталась только узенькая полоска бумаги обвитая частыми стежками чёрной нитки сложенной вдвое. Я выщипал бумажные обрывки и рассеял их по опавшей осенней листве. Возможно, всплакнул даже, что меня так преждевременно убили, и совсем не по правилам, ещё до начала военных действий… А ведь я так мечтал захватить в плен штаб противника…

Какое-то время моим излюбленным способом коротать уроки в школе стало составление чертежей моего тайного убежища – пещеры в неприступной скале, как у героев Таинственного Острова Жюля Верна. Только в отличие от ихней, в мою можно попасть лишь по подземному ходу, который начинался далеко от скалы, в чаще окружающего леса, ну а в самой пещере имелся ещё дополнительный ход наверх, в пещеру поменьше, с узкими расселинами бойниц, чтобы следить что там вокруг творится.

Конец карандаша, которым я рисовал чертежи украшала угрюмая резная маска, наподобие тех идолов с острова Пасхи… Искусство резчика карандашных концов я тоже освоил в школе. Проще простого, если есть лезвие для бритья.

Делаешь поперечный надрез и от краёв его проскрёбываешь два продольных углубления до окончания карандаша, каждое 1 см в длину и 3 мм в ширину, оставляя между ними 2 мм – это переносица.

Теперь, на 1 см ниже носа делаешь широкий продольный срез к нему. Нос начинает торчать, а срез становится нижней частью лица. Засечка поперёк него становится узкогубым ртом, а короткие прорези в продольных углублениях вдоль носа—по одной на каждое—глазами идола.

Только поосторожней с лезвием, оно страшно острое и можно пальцы порезать при невнимательности… Этих инструментов резчика полным-полно в ванной, в синей бумажной коробочке лезвий, которую Папа там держит. На синем верхе – рисунок чёрного парусника и надпись «Нева», а внутри конвертики, тоже синие, с таким же парусником и надпись та же…

С началом зимы у меня на руках начала меняться кожа. В каком-нибудь месте взбугриться сухой клочок, потрёшь его, потянешь и – снимается целая полоска кожи. Я никому не говорил и за неделю снял всю кожу, как изношенные перчатки, до запястий. Но на ладонях так и не облезла, а под снятыми полосками обнажалась новая.

(…понятия не имею есть ли какое-то научное объяснения такому явлению, однако по моему скромному мнению, причиной послужила книга встреченная мною на полках Библиотеки Части. Её название, Человек Меняет Кожу, чем-то оттолкнуло, но, вместе с тем, и запомнилось, чтоб впечатлительный ребёнок на собственной шкуре проверил возможность такой смены…)

Меня всегда отличали две врождённые Ахиллесовы пятки: наивность и впечатлительность… Впечатлившись песней на пластинке в 33 об/мин, я наивно возжелал переписать слова, хоть пелась она на иностранном языке.

Моя попытка списывания не продвинулась дальше первой строки, но и такой результат вызывал серьёзные сомнения. Один раз явно слышится «аза лацмадери», а ставишь пластинку по второму кругу тут уже звучит «эсо дазмадери». Сколько я не бился, эти два варианта сменяли друг друга. Но невозможно же, чтоб пластинка сама собой менялась, без фабрики грамзаписи! Проект остался незавершённым…

(…много лет спустя я вновь услышал и сразу же узнал, когда Луи Армстронг запел с лазерного диска:

“ Yes, sir, that’s my lady…)

Каток за дорогой с самого начала предназначался для хоккея. Со временем его окружили плотным дощатым бортиком, а в противоположных концах поля поставили хоккейные ворота. После снегопадов мальчики чистили поле парой широких металлических щитов наподобие ножа бульдозера. По верху каждого такого щита протянута длинная горизонтальная ручка для хватания и толкали него не меньше двух-трёх мальчиков.

Снег переталкивали к бортику напротив раздевалки и выбрасывали с поля широкими фанерными лопатами. Поэтому позади дальнего бортика образовалась снежная гряда вдвое выше него самого. В искусственных холмах слежавшегося снега мальчики прокапывали туннели с развилками и закоулками, как на моих схемах секретного убежища.

Тёмными вечерами мы играли в прятки в тех туннелях полных чернильно-чёрного мрака, потому что столбы с фонарями стояли только на раздевалкиной стороне катка. Но стоило включить в туннеле фонарик и – у тесноты появлялись ледниково-белые стены с бессчётными искорками в мутной глубине.

~ ~ ~

Год заканчивался. Под чёрным блестящим корешком отрывного календаря на стене возле холодного окна на кухне остались считанные листочки размером с ладонь. Изначально, в таком календаре бывает столько же страниц, сколько дней в его году и плотная масса из сотен листиков охваченных блестяще-чёрной жестью спинки-корешка смотрится важной и солидной. Каждый листок жирной шрифтом представлял свою неповторимую дату, а нормальной печатью сообщал точное время восхода и захода солнца в этот день и в отдельном столбце символов и цифр отчитывался о текущей фазе луны. И всю эту компактно напечатанную уйму информации ты должен был оторвать и выбросить, чтобы идти в ногу со временем.

Усугубляя горечь потери, вместе с информацией безвозвратно выбрасывался и дизайн художественного оформления, который данным о движении небесных тел отводил нижний край листка, а в центре размещал того или иного Члена Политбюро Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, который родился в этот день, а если Членом день был обойдён, на выручку приходил портрет того или иного героя Гражданской или Великой Отечественной войн. На оборотной стороне представлялась их биография, но вкратце, из-за маломерности листка.