Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

От хаты до калитки на улицу тянулся огород, ограниченный соседскими заборами с двух длинных сторон, и те его тоже делали длинным, не то что наши две-три грядки. Весной и осенью я приходил к Чепе помочь со вскопкой. Вонзая в землю штыки своих лопат мы повторяли модную на Посёлке поговорку: —«Никаких пасок! По пирожку и – огороды копать!»

А Пират отпущенный с цепи, ошалело носился галопом вокруг старых Вишен вдоль тропки к хлипкой калитке…

Когда мы приехали в Конотоп, моей наипервейшей и постоянной обязанность стало водоснабжение хаты. Среднесуточный расход её составлял около 50 литров. Пара эмалированных вёдер с водой стояли в закутке тёмной веранды, на двух табуретах рядом с плитой-керогазом. С гвоздя в дощатой стене над вёдрами свисал пластмассовый ковш – зачерпнуть и напиться или налить воды в кастрюлю, или в чайник. Но сперва вёдра использовались для заполнения бака рукомойника на кухне, ёмкостью ровно в два ведра.

Закреплённый над жестяной раковиной, бак закрывался сверху крышкой на петлях, а на дне из него вытарчивал кран нажимного действия, как в туалетах пассажирских вагонов – вода течёт пока жмёшь на штырёк снизу. Из раковины смывки стекали в ведро поставленное в подраковинную тумбочку. За помойным ведром нужен глаз да глаз, чтоб не переполнилось и не залило пол кухни. Просто вовремя вынеси и выплесни в сливную яму рядом с уборной в огороде.

Воду я таскал от водоразборной колонки на углу Нежинской и улицы Гоголя, метров за сорок от нашей калитки. Чугунный пенёк ростом в метр, с носом такого же материала, таил в себе водопроводную трубу. Вешаешь ведро на нос, давишь на железную рукоять у пенька на затылке и резкая струя бьёт в дно ведра, переполняет его и растекается на дороге, если задумался невесть о чём. Две ходки в день—4 ведра, вместе взятые—хватало для водоснабжения хаты, если это не день стирки, но когда стирала Тётя Люда воду ей приносил Дядя Толик.

В дождливую погоду водо-ходки малость удлинялись из-за навигации вокруг широких луж на дороге. Зимой колонку окружал небольшой, но очень скользкий каток из воды упущенной водоносами. По гладкому льду ходить нужно мелкими шажками, не отрывая ног. Тёмные зимние вечера помогли оценить мудрость размещения фонарного столба сразу над колонкой…

А ещё на мне был керосин для керогаза, который похож на газовую плиту, двухконфорочную, а сзади у него две чашки, куда заливается керосин, оттуда по двум тонким трубкам он смачивает два кольцевидных фитиля из асбеста, в горелках. Их зажигают, когда готовится обед или согреть воды для чая, или предстоящей стирки на жёлтом пламени в прыгучей кайме чёрной копоти. Потому-то керогаз и держат на веранде, чтоб хата не провонялась копотью и нефтью.

За керосином я отправлялся на Базар с 20-литровой канистрой… В стороне от Базарных прилавков стоял здоровенный кубический бак из листового железа. День продажи объявляла надписью мелом на рыже-ржавом боку куба: «керосин будет…», а дальше проставлялась дата, когда его привезут. Однако столько дат сменили друг друга—написаны, стёрты, написаны снова—что никакие цифры уже не различались в широком меловом пятне, так что писать бросили. Зато осталась навеки полная исторического оптимизма надпись – «керосин будет…!»

Мелкая траншея в кирпичной облицовке позволила вывести туда короткую трубу из-под нижней грани куба, кончавшуюся поворотным краном под опекой висячего замка. В объявленный день, продавщица в синем халате спускалась в траншею, снимала замок и садилась рядом с краном на табуреточку, которую сама же и принесла. Заодно она приносила многолитровую кастрюлю-выварку, чтобы подсунуть под кран и наполнить, примерно на три-четверти, желтоватой пенистой струёй керосина.

Очередь приходила в движение со своими бутылями, канистрами, бидонами, которые она наполняла литровым черпаком через жестяную воронку, собирая плату в свой синий карман. Когда черпак начинал погромыхивать о дно выварки, она открывала кран – восстановить удобный уровень топлива.

Вообще-то, дату мелом ни писать, ни читать не требовалось, потому что Баба Катя каждое утро ходила на Базар и двумя днями раньше приносила весть когда «керосин будет…!». Так что, в керосинный день, после уроков в школе, я брал канистру и отправлялся провести часа два в очереди ползущей к траншее под кубом. Иногда его продавали и в проездном дворе Нежинского Магазина, из точно так же обустроенной ямы, но такое случалось не часто, а очередь там длилась не меньше Базарной.

~ ~ ~

Через неделю после летних каникул меня избрали Председателем Совета Отряда пионеров нашего 7 Б класса, потому что бывшая Председатель (рыжая тощая Емец) уехала в другой город со своими родителями. На общем пионерском собрании класса пара кандидатов отмазались самоотводом без объяснения причин и Старший Пионервожатый школы выдвинул мою кандидатуру. В попытке следовать общим кильватером, я тоже начал нехотя отнекиваться, но он прервал моё вялое «а чё я? других штоль нет?» энергичным разъяснением, что всё это не надолго – и так, и так нас скоро примут в комсомол, он же Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи (ВЛКСМ).

(…структура пионерской организации детворы Советского Союза является образцом продуманной и чёткой организации любой организации.

В каждой Советской школе ученики каждого класса по достижении надлежащего возраста автоматически становились пионерами, а их класс превращался в Отряд Юных Пионеров из четырёх-пяти Звеньев. Звеньевые совместно с Председателем Отряда входили в Совет Отряда. Председатели Советов Отрядов, вкупе, становились Советом Пионерской Дружины школы. Затем шли Районные, или Городские уровни пионерских организаций сливавшиеся в Республиканские (всех 15), из которых и складывалась Всесоюзная Пионерская Организация.

Такая вот кристально-отструктурированная пирамида для удобства пользования… И потому герои комсомольского подполья боровшиеся с Немецкой оккупацией города Краснодон не стали париться с изобретением колеса. Они скопировали знакомую с детства структуру и только лишь переименовали «звенья» в «ячейки»… Если мы, конечно, поверим на слово Молодой Гвардии, роману А. Фадеева, который он, в свою очередь, писал со слов родственников Олега Кошевого, за что и сделал свой литературный персонаж руководителем подполья. В созданном им литературном произведении, Олег Кошевой становится предводителем, а Виктор Третьякевич, который, фактически, принимал Олега в ряды сопротивления, представлен как подлый предатель под вымышленным именем Стахевич.

Четырнадцать лет спустя после выхода романа в свет, Третьякевича реабилитировали и наградили орденом, посмертно, поскольку умер он не на допросах Советского НКВД, а был казнён Фашистскими захватчиками, когда те разгромили краснодонское подполье.