Мила Дали - Неслучайная мама для дочки миллионера

И сама на змею похожа. Рано состарившуюся от собственной гнили.

– Посмотрим!

– Посмо-о-отрим…

– Посмотрим!

Бесцеремонно фыркаю ей в лицо.

Я бы могла пулей кинуться за Царёвым, но боль от ушиба слишком велика даже после приема таблеток. Плетусь к лестнице. Подниматься, оказывается, намного труднее. Мысленно ругаюсь и, стиснув зубы, карабкаюсь наверх.

Главное, чтобы Царёв не заметил, а то посчитает неспособной ухаживать за его дочкой. Пусть и временно. Не думаю, что бизнесмен станет оплачивать мой больничный в первый же день после знакомства.

Черепахой доползаю на второй этаж и только сейчас вижу испачканный подол платья. В грязищи и зеленых разводах от травы. Нет, в таком наряде нельзя показываться Богдану.

Ощущаю себя бурлаком на Волге, но, взяв волю в кулак, преодолеваю еще пролет. По коридору двигаюсь в спальню, открываю дверь, спешу к чемодану. Так и не успела разобрать вещи.

Кидаю мимолетный взгляд в окно и, к счастью, не вижу во дворе извращенного Наура. Мне нужны шторы, и это уже не прихоть, а необходимость. Сама закажу с доставкой.

Торопливо стягиваю платье и остаюсь в белье. С досадой стону, когда замечаю синяк на полбедра. Ужас. Такую гематому, наверное, с Семинского перевала будет видно…

Ох уж этот ненормальный амбал.

Нагибаюсь, достаю из чемодана светлую блузу. Темные джинсы, чтобы скрыть травму. Молниеносно вздрагиваю и словно превращаюсь в камень от неожиданности.

– Пора заканчивать этот фарс!

Господи. Незапертая дверь распахивается, а строгий голос звучит как гром среди ясного неба. Царёв кричит. Нет, орет, ураганом врывается в мою комнату, забывая обо всех рамках приличия. Пару мгновений мы оба замираем в растерянности, но я прихожу в себя раньше.

Пугаюсь, громко визжу, прикрываюсь от глаз Царёва. Мужчина больше не хмурится, а внимательно скользит по мне взглядом, осматривает полностью, кажется, будто не слышит моих высокочастотных воплей.

– Богдан Александрович?! – наконец, беру себя в руки.

– Отложим разговор.

В этой нелепой ситуации дурею лишь я, но никак не Царёв. У мужчины талант сохранять невозмутимость при любой погоде. Он, дернув бровью, опускает глаза в пол и тактично выходит из спальни, не забыв плотно закрыть за собой дверь.

Я поддалась эмоциям и теперь трясущимися руками пытаюсь застегнуть блузу, с трудом попадая в петельки. Я смотрюсь в зеркальное отражение и не понимаю, о каком фарсе заговорил Богдан. Неужели ему стало известно, что меня по блату направили из агентства по подбору нянь?

Выдуваю ртом воздух и будто оказываюсь в одном шаге от пропасти. Только порадовалась, что устроилась на достойную работу и смогу навсегда отделаться от кредиторов, что вот-вот вытащу обманутых родителей из тягостного бремени, как Царёв фразой рушит мой мир на мелкие осколки.

До рези в глазах не хочется появляться перед господином, но в то же время я не собираюсь просто так прощаться с работой. Пусть сначала докажет мой непрофессионализм.

Прихрамывая, осторожно двигаюсь из комнаты и понятия не имею, где в этом огромном особняке искать Богдана. Спускаюсь на второй этаж, и ноги будто сами останавливаются напротив детской. Царёв не отдавал указа приступать к обязанностям, и все же я дотрагиваюсь до деревянного полотна, нажимаю – хочу проверить, как дела у малышки.

Оглядываюсь по сторонам, захожу в комнату, прикрываю дверь. У девочки послеобеденный сон, в детской потемки. Портьеры на окнах завешаны, и они настолько плотные, что не пропускают и лучика солнца. У колыбели горит ночник, окутывая тусклым розовым светом маленький островок. И так тихо тут…

Я крадусь на цыпочках ближе к кроватке, склоняюсь, наблюдая за спящей Сашенькой в модной распашонке с Фиксиками. Представляю, как с завтрашнего дня буду нянчиться с девочкой. Кормить, играть, развивать. С чего же начать грядущее утро?

Я уже работала с детьми чужих людей. Даже рожала для чужих не так давно. Боже. От накативших воспоминаний кажется, что становлюсь такой же черной, как пространство вокруг, не тронутое дымкой светильника.

Опять мерещится та ночь. Она обожженным клеймом навсегда отпечаталась в моем сердце. Ночь, когда я подарила неизвестному человеку дитя в стенах роскошной клиники. Три триста грамм… сорок четыре с половиной сантиметра…

Я наблюдаю за спящей Сашенькой, сильнее впиваясь пальцами в бортики колыбели.

Мне слышится женский голос главврача с ее излюбленной фразой “Вы всего лишь сосуд, милочка”. Как сорока повторяла одно и то же.

Впрочем, со мной работали и специалисты. Я понимала, что такой способ зачатия в нашем мире – бизнес, помощь потенциальным родителям, которые не могут или не хотят вынашивать самостоятельно. А меня жизнь заставила… Ведь я тоже ребенок, пусть и совершеннолетний. Тоже росла с мамой, отцом. Потом они состарились и…

Запрокидываю голову и пытаюсь унять дрожь. Принимая решение пойти на суррогатное материнство, не осознавала, насколько это будет тяжело морально. Пожалуй, на сегодня достаточно воспоминаний, иначе опять придется выпить седативное. Еще и расплакаться могу. Царёв не должен видеть меня в неподобающем настроении. Он и так нервный после возвращения из города, очевидно, случилось что-то из ряда вон выходящее. Или мужчина, как обычно, поцапался с конкурентами, а по стеночке ходить должны мы. Такое бывает в его сфере деятельности. Вдобавок слова о фарсе, о котором заговорил Богдан, острой бритвой царапают душу.

А Сашенька проснулась и кряхтит. Я улыбаюсь, глядя на малышку со смешным пушком на голове. Протягиваю руки, дабы снова убаюкать ребенка.

– Восхитительно!..

И это говорю не я, а твердый бас. Голос, что ударяет по вискам током.

На рефлексах отшатываясь от колыбели, оборачиваюсь на звук и только сейчас замечаю в дальнем углу комнаты Царёва. Точнее, узнаю о его присутствии, ведь в темноте невозможно различить что-то.

Удерживая равновесие, вытягиваюсь по стойке смирно и слышу медленные отчетливые шаги. А в душе разгорается буря. Через мгновение щелкает выключатель, и детская заполняется ярким потолочным светом. Щурюсь, пока привыкают глаза, моргаю.

Богдан останавливается в шаге от меня, недовольно скрещивает руки на груди, а я вижу, что он успел снять пиджак и сменить рубашку. Небрежно закатал рукава до локтей, обнажив разноцветную татуировку, которую в повседневности предпочитает скрывать.

С опаской поднимаю взгляд на его лицо.

Сычом на меня смотрит, недоверчиво. Кажется, Царёв пытался остудить свой пыл, умываясь под краном. У мужчины до сих пор влажные волосы, и нет безупречной укладки, как всегда – они пальцами зачесаны назад.

– …И что же вы тут забыли, Валерия Михайловна? Разве я отдал приказ?