Ирен Беннани - If you get me – 12.07.20. Если ты достанешься мне

– Я слепну!

Людмила стоит в раздумье, пока не переодевая купальника: «Савва ты всегда и был слеп, не видя ничего кроме себя, самовлюблённый, стареющий ловелас, вероятно, мнишь себя каким – то, плейбоем».

– А сейчас, что происходит…, разыгралась любовь, интересно, какая? – у ног чуть плещется море, ещё минута и она уплывёт…

Тут Савва запел, открывая шампанское.

– В сиянии ночи лунной её…, я увидал…, – затягивает в голос Арию, Надиры:

– Звёзды в небе мерцали над задремавшею землёй, вытягивает:

– И…, снявши покрывало, вдруг предстала предо мной…, – передаёт Людмиле бокал.

Людмила останавливается, берёт бокал, отпивает пару глотков, в то время как он протяжно:

– О…, где же ты…, мечта…

– Мечта рядом, – она пьёт шампанское, затем возвращает ему бокал, задумавшись. «А голос у Саввы, обволакивает, ни дать ни взять: Евгений Терновский…, ну, что удерживает меня здесь, вблизи него, разве понять ему? Что со мной происходит…, стремление: иссушать чаши слёз вместе с вином, что в этом бокале…, иссушить, иссушить, …убить все желания…, напрочь. И не видеть, не видеть его…, сидит, как истукан, не чувствуется в нём ни мужской экспрессии ничего. В светлых глазах его отражение ночи и ничего, и ничего больше, словно пустышки, залитые белым вином, какой – то весь он застывший»

В размышлении, Людмила подходит к морю, заходит в воду, ощутив приятную, обволакивающую её прохладу и пока она только по пояс.

– Сегодня не только луна, смотри, – жестом руки к звёздному небу:

– Млечный путь обвил звёзды, видишь над нами, взгляни…

Оставив на берегу его, заплывает метров на семь вглубь, проплыв вдоль берега, ориентируясь на фонарный свет с набережной, плывёт обратно.

Выходя, едва удерживается, чтобы не упасть, ступает по скользкой гальке, осторожно проходит вперёд, под ногами мелкие камни. Снимает купальник, переодевается, испытывая Савву, что словно упырь вылупился, думая про себя: «пусть сдерживаться…, или он хочет всё и сразу, не он так говорил?»

В то время, Савва смотрит на море, вслух замечая:

– По прогнозам ожидается шторм. А, как хочется окунуться и завтра. Тебе повезло – у тебя всегда есть море!

– Савелий, о чём ты, я больше года в Москве! – восклицает, в попытке внести, хоть какую – то ясность, думая: «неужели кто – то мешает окунуться сейчас?»

– Ты же Русалка, обласканная вихрями, неповторимыми нежностями, каплей радости морской Любви! Как же ты оставляешь необычные ласки черноморской природы?

В то время как Савва несёт бессмыслицу, Людмила смотрит в сторону тёмного горизонта, почти, что не слушая. «Пусть побрешет, как пёс на луну, всё равно не остановишь, слова, как слюни, потоком»:

– Тебе могли бы все, завидовать! Может, Я не прав, но каждому свое! А больше всего хочется, чтобы у тебя в жизни всё получилось!

Отпив глоток шампанского, продолжил:

– Всегда вспоминаю, каждые двенадцать месяцев в году, проведенные с тобой – сказка! – ставит бокал и разламывает персик.

– По-простому, скучаю о незабываемых впечатлениях – о тебе и о море.

– Это то, да…, – оборвала его, – скучаешь и, только и хочешь, однако ты живёшь, удобной …, для тебя жизнью… ты не понимаешь меня, вернее…, не хочешь и вряд ли, хотел.

– Любовь Моя, Ты создана, для того чтобы тебя любить, а не для того, чтобы тебя понимать!

Людмила, немало изумившись такому откровение Саввы, «белиберде», слов, не удерживается, возражая:

– Иного ответа и не ждала. А я то, думала, любить – это значит не просто смотреть друг на друга и, не только смотреть но, и думать в одном направлении!

Голос Саввы становится громче.

– Это ты моя любовь, в этой жизни меня не понимаешь!

– От чего же?

С возмущением, она замечает, – А не ты ли, писал: «Не представляешь, как я по тебе соскучился; быстрее, мне хочется в твои нежные объятия и тебя…, Любить, любить, любить…, Не вылезая с кровати….

В то же время, Людмила понимает всю бесполезность слов, когда тебя не желают услышать.

– Только мне интересно, как такое возможно, а возможно ли, если ты второй год приезжаешь с Марицей, – при этом интенсивно стряхивая воду с волос, продолжает:

– Думаешь, я буду и дальше прятать по кустам от твоей дочери или ходить как пионеры за ручку?

Смотрит в упор.

– Как ты там выражаешься: «Ну, что я могу сказать? Больше не буду вмешиваться в Вашу Личную Жизнь!»

– Да, ты и не вмешивался, когда я боролась за наследный дом отца…, да, разве понять тебе, сколько лет, я во всём отказывала себе, сколько мытарств по инстанциям, думала, где же нам с тобой жить… Смешно? А, что слышу?

Повторяет его знаменитые фразы:

– А дальше: Извините, приеду в Ваши края, я обещаю, Вас не потревожу! – одновременно смеётся, но не над ним, больше над его образом в своём представлении и продолжая, отвечая вместо него: – А, зачем и ни к чему, дома теперь нет…

Но он, словно не слышит:

– Вы же несравненная, даже с природой! Ваша фигура экзотически сексапильна. Невозможно удержаться нормальному мужчине.

Людмила смеётся громче то, ли шампанское ударило в голову, тут ей становится на душе легче, хотя она перестала, как прежде расстраивается, и зацикливается на нём, плакать в подушку, ежеминутно хватать телефон, столько лет изводя себя то, в надежде, а то в ожидании: «а вдруг его смс?»

– Не начинай!

– И вот, наконец, я, – начинает смеяться: Ах…, ха, ха…, прозрела. – Ах, ха…, – смеётся безудержней, глядя в темноту моря. В то время, взгляд устремился к мыслимой точке, едва видимой линии вдали темноты горизонта, думает: «Такое бывает, когда понимаешь, что человек этот, не тот за кого его принимают – он пустота…».

Вместо плача, Людмила смеётся, словно в детстве, когда заходишься смехом до слёз, яснее, яснее осознавая: «Что, что всё это было напрасно; напрасно ждала перемен в отношениях с Саввой и не год, а годы, семь лет, блуждая в его обещаниях…, в нём, ведь, реальный образ его – не фантазия!»

Отходя в сторону, чтобы не забрызгать его «камуфляж», она принимается интенсивнее сушить волосы, наклоняя торс, отводя голову, стряхивает капли воды, крутит резче голову, разбрызгивая по сторонам капли: «словно то не брызги, а его лживые фразы и нужно стряхнуться от болтовни».

Вскоре они покинули затемнённое место, выйдя на освещённую набережную, прошли мимо ряда белых шезлонгов, что под навесами и тут замечают на одном из этих шезлонгов Савину дочь, Марицу, которая вероятно давно наблюдает, а с ней какой – то из местных парней.

Тут Савва приблизился к дочери и почти, прокричал:

– Что ты тут делаешь?

Долговязая девушка, продолжая, как ни в чём не бывало сидеть, закинув ногу за ногу, практически полулежа и в ответ, огрызаясь:

– Да то, что и ты, а что? – только то, усмехаясь, облокотившись о спинку шезлонга, не собираясь оправдываться перед сердобольным отцом.