Коул Нагамацу - Не было нам покоя

«Сон: Куколка», значилось на обратной стороне.

Менее сюрреалистичный портрет: лицо Ноэми крупным планом. Голая древесная ветвь растопырила пальцы у нее над головой; тонкие кудряшки тянулись вверх и обвивались вокруг древесных побегов. Ноэми что-то сделала со своими веснушками, закрасила их то ли тональным кремом, то ли фотошопом: остался лишь завиток из пятнышек на одной стороне лица. Он вился из уголка глаза по щеке, словно хвост от кометы. Размытый фон и запутавшаяся в волосах ветка создавали впечатление, что фото сделали зимой, хотя плечи Ноэми были обнажены и по одному из них сбегали веснушки.

И тут его осенило. Девочки снимались полуобнаженными в лесу у «Лэмплайт». Разумеется, поэтому они его и не приглашали с собой. Джонас нашел лишь одно фото с изображением парня, куда более прямолинейное, чем остальные. Кадр не висел на стене; он лежал, позабытый, на столе. Серо-голубой глаз выглядывал из-за фотографии с Гильденстерном, который смотрел на дождь сквозь оконное стекло.

Джонас осторожно вытянул карточку из-под кошачьего снимка, беспокоясь, что Ноэми заметит, что ее тщательно организованный хаос потревожили.

Человек на фотографии не был обнажен. На нем был угольно-черный свитер на молнии; поистрепавшийся капюшон над головой казался темным нимбом. Длинные – длиннее, чем у Джонаса, – светлые рыжеватые волосы мальчика обрамляли острые углы лица и спускались до линии челюсти. Нахмуренные брови приподняты, словно его напугал щелчок затвора. На обратной стороне фото тем же почерком значилось (на сей раз зеленым маркером): Линк. И все.

Джонаса удивило, что Линк выглядел совершенно обычно. Мелочная неуверенность в себе покалывала ему легкие. Чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось, чтобы мертвый парень был больше похож на Гэтана: по тому было сразу видно, за что им можно восхищаться. Но Линк… Что бы ни выделяло его из толпы, оно было невидимым. Наверное, что-то такое, что надо почувствовать или понять. И все же единственное, что было известно о нем Джонасу, – это то, что он утонул и что все считали это странным.

Джонас сглотнул слюну. Он не понимал, почему его так тревожит тень, которую бросил этот погибший мальчик на его новую жизнь. Линк Миллер даже не жил в «Лэмплайт». Джонас не занял его место. Какая разница, кто что думал о мертвом парне.

Никакой разницы.

Совершенно никакой.

Один парень покидает город; другой приезжает. Это вовсе не значит, что новому обязательно занимать место прежнего. Мэтт даже не знал, как зовут Линка. У Джонаса нет никаких причин соревноваться с Линком за чье-то внимание.

Да и если честно, Джонас и раньше никогда не чувствовал себя на своем месте. И ему необязательно было искать свое место в Шивери лишь потому, что он сюда переехал. Если бы город был пазлом, Джонас бы все равно был деталью из какого-то совершенно другого набора, частью космического пейзажа посреди люпинового поля. И так было всегда. Он положил фото обратно на стол, прикрыл кошачьим портретом и вернулся в комнату, которая принадлежала ему, но не совсем.

Лайл отвезла Эмберлин на площадку в общественном парке Гэлэкси. Вместо деревянного настила или резинового покрытия земля тут была заасфальтирована. Все там было сделано в морской тематике: пиратский корабль с горками вместо трапов. Пружинистые качели в форме морских коньков. Огромный деревянный кит, которому можно залезть в брюхо, с поцарапанным перископом в дыхале. В теплые летние дни дети бегали по фонтанам в плавках и купальниках. Сегодня было слишком холодно для таких забав, и, хотя вода продолжала неслышно обрызгивать тротуары, в парке никого не было. Куда-то делись все дети, которые обычно приходили сюда после школы.

Эмберлин принесла с собой два скейтборда: когда они с Линком еще были в средней школе, родители подарили им эти скейты на Рождество.

Они с Лайл не проводили время вдвоем с самых похорон. Эмберлин почти ни с кем не виделась за все лето. Ее звали – не старые друзья, а Лайл и иногда даже Ноэми, – но она почти всегда отказывалась идти. На несколько месяцев после смерти Линка Эмберлин превратилась в зажатый нерв, и, хотя никто ей об этом не говорил, все видели ее такой. Слабую, пульсирующую болью. Потом постепенно боль стихла, и Эмберлин потихоньку примирилась со своей новой жизнью. И теперь, когда Лайл пригласила ее в парк, Эмберлин согласилась и не стала переживать, что будет вести себя слишком уныло и что Лайл пожалеет, что позвала ее. Хорошо, что они пойдут только вдвоем: если Эмберлин разрыдается посреди детской площадки, Лайл не будет ее осуждать.

– Наколенники обязательно надевать? – спросила Лайл, подозрительно разглядывая защитное снаряжение в руках Эмберлин.

– Да, и напульсники тоже. То есть необязательно, но лучше надень.

Они взяли скейты, и Лайл стала неуверенно, но настойчиво копировать движения Эмберлин. Эмберлин придерживала ее за локти, направляя вперед. Несмотря на прохладную погоду, кожа Лайл была теплой на ощупь. Эмберлин оттолкнула свой скейт в сторону и провела Лайл на скейте по покатому склону холма от края площадки до дренажной канавы, куда сливалась вода из фонтанов.

– Надо будет купить тебе обувь для скейта, – размышляла вслух Эмберлин.

– А эта почему не подходит?

Лайл надела свои единственные кроссовки, черно-белые All Star. За пределами спортзала Эмберлин ни разу не видела Лайл в чем-то, кроме берцев.

– Они не очень прочные. То есть ничего, годятся, но, если будешь регулярно кататься на скейте, порвешь их в клочья. У Converse есть обувь для скейта, но я их не пробовала. Надень-ка вот эти.

Эмберлин стащила с ног свои грязные сиреневые Vans и осталась стоять на тротуаре в одних носках. Большой палец на левой ноге проглядывал сквозь дырку.

– У тебя ноги замерзнут. Давай поменяемся. – Лайл принялась расшнуровывать свои кроссовки.

Эмберлин натянула обувь подруги, хотя та была ей маловата. Подошвами она почувствовала углубления, которые продавили в кроссовках чужие ноги. Обувь Лайл была еще теплее, чем ее кожа, и Эмберлин на какое-то время забылась, ощупывая стельки пальцами ног. Хотя кроссовки изрядно давили, она показала Лайл, как подпрыгивать на скейте. Для этого она использовала покатый бок игрушечного осьминога и прыгнула, оттолкнувшись от щупальца. Ее движения были плавными и грациозными, словно у фигуристки. Лайл наблюдала за ней, примостившись на бугристой оранжевой голове осьминога.

– Кажется, собирается дождь, – объявила она сверху. – В дождь лучше не кататься?

– Да, лучше не надо.

Они подхватили скейты и пошли к машине Лайл; первые капли шлепались на разноцветный металл детской площадки. Когда Эмберлин уселась в машину, дождь зарядил вовсю. Девочки стянули кроссовки, но переобуваться не стали и остались сидеть в носках. Лайл вставила ключи в зажигание, но уезжать не спешила. Вместо этого она отодвинула сиденье назад и сложила ноги на руле. Эмберлин дернула за рычаг внизу своего сиденья, и, слегка посопротивлявшись, кресло с громким стоном откинулось назад до предела.