Алёна Нефёдова - Невозможный мужчина

Вконец ополоумев от неловкости и стыда за разыгранную Дэном сценку, я дала ему подзатыльник, больно ушибив при этом руку, и потащила изо всех сил от проходной, на ступеньках которой каменным изваянием застыл директор.

Отбуксировав засранца на приличное расстояние, я, уже не сдерживая злых слез, развернула его к себе и заорала прямо в изумленное любимое лицо:

– Ты, гад такой, понимаешь вообще, что ты натворил только что? Ты вообще своим боксерским мозгом ушибленным соображаешь, что я могу завтра с работы вылететь за такое обращение к директору?

– Масяня, ну чего ты так разошлась, – немного испуганно принялся оправдываться мужчина. И я понимала, что испугался он не меня, а за меня – наверное, он ни разу меня такой не видел. – Да ну, ты чё? Если он нормальный мужик, то поймет и цеплять тебе не будет. А если не нормальный… Да и фиг с ним тогда!

– Да что вы говорите! Фиг с ним? Может, ты подскажешь, кто пойдет искать работу на следующий день после моего увольнения из-за неуважительного отношения к руководству? Ты, пан Великий спортсмен? Или Станислав Данилович?

– Мась, ну прости. Ну, я больше не буду, ну честно-честно, – и глаза такие щенячьи состроил, и с обнимашками полез, так что я в очередной раз сдулась, как проколотый воздушный шарик. Только истерично хохотнула и потопала по направлению к остановке.

Да, конечно, потеряв нынешнюю работу, я лишусь самого главного – дохода, достаточного для содержания нашей небольшой семьи, в которой именно я была основным кормильцем. Надеюсь, ненадолго. И если в поисках работы будем вынуждены снова переехать в другой город, я прорвусь – зубами выгрызу достойное существование. К тому же я знаю, что, если мне надо, я могу сутками работать, не отвлекаясь ни на что. Значит, карьеру получится выстроить быстро. Даже если опять придется быть жесткой не только по отношению к себе, но и к другим, включая моих мужиков. А это я умела. Не любила, но в свое время пришлось научиться быть и такой…

В семь двадцать утра я, как обычно, вошла в приемную.

Клацнула выключателем, стянула куцую синтетическую шубейку, поставила на место сумку, из мягоньких уютных войлочных «прощаек» перелезла в офисные туфли, включила комп и сразу загрузила все рабочие программы: почту, локальный чат и 1С. Затем подошла к «кухонному» шкафчику и подготовила шефу утреннюю кофейную пару: блюдце застелено кружевной салфеткой, ложка с правой стороны, ручка самой кружки тоже повернута вправо, слева один кусочек тростникового, мать его, коричневого сахара, ровно «на двенадцать» – прозрачный кусочек лимона. Со всем этим четко выверенным великолепием прошла в директорский кабинет, переставила календарь, включила кофемашину (чтоб ее черти взяли, железяку капризную!), водой из поддона кофеварки полила сиротливо стоящую в углу юкку, приоткрыла окно на проветривание, окинула строгим взором обстановку – ага, кресла после вчерашнего заседания уборщица так и не поправила, сейчас подвинем, а то зыркать буде-е-ет… Пробежалась пальцем по корешкам книг, выставленным в директорском кабинете для общего пользования (под мой строгий учет и контроль, естественно!), переставила по росту и толщине.

За несколько недель этот Гадский Гад запугал уже всех. Достал, вызверил, зае… задрал, короче. Вообще всех. Начнем с того, что он был громким сам по себе. Ну вот просто громким, даже когда спокойно разговаривал. С учетом того, что он еще и изрядно басил, да с такими децибелами, эффект оказывался ошеломительным. Если он выражал свое недовольство и всего лишь невольно повышал голос чисто интонационно, народ судорожно вытирал холодный пот. Но уж когда я слышала, как он ругается с кем-то… Вот там звуковой волной реально сносило. Сперва я думала, что он доводит до памороков только некоторых слабонервных дамочек. Но нет. Наши мужики после приема у нового директора реально пили валокордин. Точно знаю, ибо мои запасы они регулярно и выхлестывали. Уже пару раз покупать приходилось. Непробиваемыми, на первый взгляд, казались только мы с Лялей. Она – в силу стопроцентной убежденности в собственной небесной красоте, способной сохранить ей рабочее место в компании, а уж где именно – не столько важно, лишь бы там «финансовый маркетинг» и «манажемент» не понадобились. Я – просто потому, что до сегодняшнего дня еще как-то пыталась примирить себя с действительностью. Надо сказать, не самой приятной.

А вдобавок к своей нерегулируемой громкости он был… Зануда. Вот именно так – с большой такой, огроменной буквы Зануда. И совал свой нос совершенно всюду и буквально в каждую, прости господи, дырку. Отхватывали все и за все: Генерал за необоснованные простои основного производства, главный инженер – за несоблюдение бюджета и сроков модернизации цехов, коммерческий – за низкие продажи, снабжение – за недостаточно оптимальное, по мнению господина Шереметьева, соотношение цена-качество на сырье, кадры – за устаревшие регламенты и не актуальные программы кадрового резерва, финансисты – за отсутствие налаженной системы кредитования оборотных средств предприятия, айтишники – за то, что вовремя не предусмотрели необходимость покупки новых, более мощных серверов и не заложили эти суммы в бюджет, Ляля – за слишком темный зеленый чай и слишком бледный черный. А я… я выслушивала то, что недослушали все остальные. Орал ли он на меня? Нет. Но то, что он говорил, было больно слушать. Потому что он кругом был прав. Как на том самом первом совещании. И если смотреть на ситуацию его глазами, то мы действительно медленно тонули в глубоком болоте, из которого надо срочно выбираться. И хвататься надо было за все и сразу. Я и хваталась – каждый день приходила в семь двадцать, оставалась до восьми вечера, выходила на работу почти все выходные подряд. Зачем, спрашивается? Ради чего? Ради работы, которую жаль потерять? Ради семьи, которая сейчас держится на мне? Или в большей степени ради возможности все же слушать этот рокочущий голос и изредка ловить взгляд холодных зеленючих глаз? Нет. Достаточно. Если меня сократят или уволят – пофиг! Значит, именно так и должно все произойти. Пора расслабиться, наконец, и, что называется, испытать дзен.

Вернулась за свой стол и села перебирать документы для шефа. С некоторой мстительной радостью обозрела папку из бухгалтерии – страниц пятьдесят, не меньше. И все только на живую подпись. Красота! А вот мы еще согласованные договоры сюда же пихнем, кучу допиков и спецификаций – рычи, рычи, скотинко бешеное!

В изумлении заслышала решительные шаги – это еще что такое, в половине восьмого утра-то? Обычно он приходил в восемь тридцать – секунда в секунду, когда уходил – не знаю, но ни разу не раньше меня, как бы допоздна я ни задержалась. Максим Владимирович ворвался в приемную как всегда – рывком, распахивая дверь так, как будто она была последним препятствием на пути достижения заветной цели. Сделал несколько шагов, уткнувшись глазами в свой айфон, и только в центре помещения заметил меня, вскинул голову, медленно и внимательно осмотрел черные туфельки на устойчивом низком каблуке, серое платьице – строгое, офисное, с закрытым воротничком-стоечкой и длинными рукавами, аккуратный пучок на голове, никакой косметики, ноль украшений – идеальная секретарша, глазу зацепиться не за что, придраться не к чему, взглянул на висевшие над дверью часы, дернул уголком рта в излюбленной саркастической усмешке.