Екатерина Вайсфельд - Май

– Эй, да ты у нас рокер! – весело заметил Олег, прочитав название группы на кассете. – Круто, – пробубнил он. – А наш рок не слушал?

– У меня только этот.

– Так я тебе запишу, принесу! Как же не слышал?

Мальчик пожал плечами.

– Да как же! Это же наше всё! – с возбуждением на лице проговорил Олег. Его желтоватая кожа осветилось бледно-персиковым румянцем.

Мальчику передалось настроение учителя, и он глядел на него, невинно улыбаясь, так же полыхая краской на щеках. Нечто неизведанное, интересное ждало его впереди, и, предчувствуя это, он широко и с большим вниманием распахивал глаза.

С этого дня Олег поменялся. Он оживлённым приветствием встречал своего ученика, смеялся над его глупой идеей научиться играть на фортепиано. «Ты не понимаешь, какая сила в гитаре! – говорил он ему. – Ты способный малец, научишься хорошо играть, прочувствуешь, что такое рок, будешь сам лабанить!» «Я не знаю…» – растерянно отвечал паренёк. «Приходи, сам всё услышишь».

В пятницу вечером Май пошёл на репетицию. Она проводилась в маленьком помещении первого этажа очень старого дома. В пыльных окнах здания было видно ребят. Они курили прямо там и о чём-то громко спорили. Слышался дерзкий смех и ощущалась общая открытая, немного вызывающая атмосфера. Ученик долго мялся у порога, стесняясь зайти. Неожиданно раздался живой звук электрогитары, затем гулкие удары барабанов, лёгкий, пробный, скользящий звон тарелок. Всё это взбудоражило сердце мальчика, оно лихорадочно забилось. Он открыл дверь и вошёл внутрь.

– А, Май, проходи! Мужики, познакомьтесь, это мой ученик, будущий рок-музыкант!

Ребята без интереса кивнули гостю. Всего их было четверо.

На репетиции Олег сильно менялся. Из бледного, эмоционально сдержанного юноши со скучающим взором он превращался в живого, подвижного музыканта с шальным взглядом. Он не мог усидеть на месте, постоянно вскакивал со стула, принимался ходить, и во всех его движениях была нервная порывистость.

– Итак, с чего начнём? С «Мисс Марпл»? – спросил флегматичного вида молодой человек, стоявший у микрофонной стойки.

– Скукотень, – буркнул здоровый парень, сидевший за барабанной установкой, с подвязанным на талии свитером. – Давайте что-нибудь поживее, чтобы размяться, – предложил он, подёргав плечами.

– Тогда моё любимое, – радостно подхватил Олег.

– Да ты достал! – утомлённым голосом снова протянул вокалист.

Май залез на узкий подоконник и застыл в ожидании. Снова зазвучала гитара, ритмичные удары барабанов, трепыхание тарелок. Целый час он сидел, почти не шевелясь, лишь перекладывал затёкшие ноги из одного положения в другое. Ребята часто срывали песни, много курили, гоготали. Мальчик ещё мало что понимал. Всё, что творилось вокруг него, было волшебством, некоей магией, которая по счастливому стечению обстоятельств ворвалась в его жизнь. Сегодня другая – более грубая, более смелая, более жёсткая, музыка вливалась в него. Это была живая музыка, она возбуждала воображение, вибрировала в груди, в кончиках пальцев, мурашками проходила по позвоночнику и рассыпалась по всему телу. Май чувствовал её всеми клеточками своего существа, будто он был создан для того, чтобы ощущать, вибрировать вместе с ней. Звуки электрогитары завораживали. Ему казалось, что он мог слушать их бесконечно долго, и только их, ничем не приправленные.

Время репетиции пронеслось как миг. Когда ученик вышел за дверь, в нём продолжала гудеть и подрагивать каждая мышца, как после интенсивного бега, после которого нужно время, чтобы отдышаться и прийти в себя. Май почувствовал, что сегодня в нём что-то изменилось, теперь он на каплю стал другим.

В новом учебном году его положение ухудшилось. Май ощутил враждебность школьных стен, взгляды с издёвкой, дерзкие шуточки в спину. Ребята росли, менялись, новые интересы, новые потребности диктовали иное поведение. Май тоже подрос. Его внешность также менялась, и между ним и ровесниками развёрстывалась ещё большая пропасть недопонимания. Он ни в ком не нуждался, и это всех жутко раздражало. Белая ворона в стае серых волчков. Им захотелось попробовать этот любопытнейший экземпляр на вкус; ткнуть его, подковырнуть, поглядеть, взбунтуется ли, отразит ли нападение.

Май был в стороне от толпы и этим привлекал внимание. А ещё – своей молчаливостью, неребячьей задумчивостью, своей ухмылкой, появлявшейся на его лице в ответ на собственные мысли. Он был наблюдателем. Его большие, зоркие глаза всех рассматривали, всё подмечали, всех изучали. Он казался гордецом, влюблённым в себя. Не в его пользу играла и внешность. Май рос красивым парнем, но его красота была скорее женской: густые, слегка вьющиеся тёмные волосы, всегда стригшиеся с опозданием, из-за чего он вечно ходил обросшим; выразительные серо-зелёные, немного широко расставленные глаза, чуть вздёрнутый нос. Хорошо очерченный рот с сильно изогнутой верхней и полной нижней губой, с открытой улыбкой, придававшей его лицу привлекательность и миловидность. Иногда он застывал как изваяние, смотря в одну точку и блуждая мыслями где-то далеко. Его рот при этом приоткрывался, а в лице появлялась сосредоточенность и концентрация ума (он часто о чём-то размышлял). Роста он был обычного для своего возраста, не худой и не сбитый. По всем этим внешним признакам его считали жеманным и высокомерным. На самом же деле Май был закомплексованным интровертом, погружённым в свой фантазийный, тяжёлый, монументальный мир.

Пришёл момент, когда одноклассники его побили. Это случилось после уроков, на выходе из школы. Мальчишки скопом налетели на него, человек пять, повалили, и каждый паскудно, трусливо, на бегу, ударил ногой в живот, в спину, по голове. С тех пор его ещё не раз били и обзывали. Но били всегда гурьбой, по отдельности боялись, потому что Май мог дать отпор. И они чувствовали это. Он был не слабее остальных, но безучастен к их злобе, и это давало им индульгенцию продолжать эти беспощадные избиения. Иногда мальчик защищался, когда один или двое задир оставались без поддержки, но потом налетали остальные, и снова бестолковая стая терзала того, кто не был похож на них.

За осень таких драк случилось три. Ему испортили плеер, порвали куртку и оторвали лямку от рюкзака. Май никому не жаловался, но вынашивал план мщения. Внутри него всё кипело, клокотало. По ночам, вспоминая пережитое, он дрожал от злости, сжимая кулаки. В эти моменты уголки его губ поочерёдно дёргались от горькой ухмылки. Май снова закусывал кончик своего чёрного волоса и слюнявил его – глупая привычка, от которой он никак не мог избавиться.

Накануне осенних каникул предстояло родительское собрание, на котором впервые за всё время учёбы настоятельно попросили присутствовать кого-нибудь из родственников Мая. Он знал, к чему это приведёт: к скандалам, унижениям и, возможно, к запретам на книги, прогулки или, ещё хуже, на посещение музыкальной школы. Мама часто манипулировала любовью сына к музыке. Приходилось подчиняться из страха, что он больше не сможет играть. «Она обвинит меня в драках, скажет, что я во всём виноват, при всех будет отчитывать, а дома ещё неделю придётся выслушивать. Не хочу! – вертелось в его голове. – Не хочу!»