Екатерина Вайсфельд - Май

Света скрывала беременность от матери, от подруг, от Аслана. Забеременеть для неё было самым большим кошмаром. И когда это вдруг случилось, она без сомнений решила избавиться от ребёнка, но на аборт не отважилась – струсила. И пустила в ход все старые, невесть где вычитанные и слышанные методы: носить тяжести, париться в бане (в данном случае в ванной), пить алкоголь, загорать на солнце – и всю другую сомнительную, страшную, безбожную чушь. И когда малюсенький сгусток живой плоти вышел из её чрева, что-то неподвластное, глубинное поднялось в её душе. Страх, жалость, осознание безвозвратно допущенной ошибки. Эта ошибка на время изменила её внутреннее устройство. Она ощутила себя слабой и испуганной. «Что это со мной?» – спрашивала Света. Ей было плохо, но не физически. Её терзала совесть и страх перед будущим.

Вернувшись из больницы, девушка два дня пролежала в кровати, переживая противоречивые чувства, не свойственные её натуре. Жизнь встряхнула её, опрокинула и оставила так лежать – навзничь. Нужно было найти в себе силы, чтобы подняться и нырнуть обратно в жизненный поток. Для этого существовало два пути: ждать, когда энергия молодости подберёт и унесёт к новым горизонтам, к новому опыту, зарубцевав печальное прошлое (но тогда не будет сделано правильных выводов), или пережевать всё самой, как застрявший кусок во рту, разобрав его на составляющие, на молекулярную суть, и проглотить, почувствовав прилив энергии (тогда прошлый опыт усвоится, как пройденный урок, из которого черпают знания для будущего).

Света была не из тех, кто любит копаться в себе. Ей было не по нутру дотошное выковыривание частичек грязи и пылинок из своей души. Всегда легче отдаться инстинктам молодости, брызжущей энергии, не терпящий застоя. И вскоре переживания ушли, она вновь стала собой. Но Свете было трудно вернуться на работу и признаться Аслану в допущенной ошибке. И он так ничего и не узнал. Когда она объявила, что хочет уйти, он не уговаривал. Дал день на раздумья, а после отпустил. Их любовная история разлетелась, как стеклярус, потому что слишком хлипкой была их разнородная, в чём-то порочная, связь.

Вот уже несколько недель мальчик не ходил на рынок. Он не был уверен, имеет ли право появляться там без сестры, а главное – ждал ли его Аслан? За это лето Май так сильно привязался к нему. Невидимые нити, невзирая на различия культур, языка, возраста, протянулись и скрепили их. И эти нити плелись, как чудный узор, из сердца паренька. Выдрать их означало нанести рану. А он боялся душевной боли. В отличие от сестры, Май любил погружаться в свои чувства и преувеличивать их масштаб. За прошедшие пустые недели он страдал без привычного общения, былого веселья и лёгкости, которые наполняли его маленький мир. Ведь его мир всегда отличался внутренней тяжестью, зацикленностью на себе. И как же хорошо ему становилось, когда он всё это сбрасывал. Когда мог вдоволь смеяться. Это было так естественно, так жизненно необходимо! Если бы Аслан сказал: «Хочешь быть моим сыном? Будешь ли со мною жить?» Май не задумываясь ответил бы: «Да». Бросил бы маму, сестру, ушёл бы в новый дом, наполненный счастьем. Так вот, оказывается, что есть любовь, дарящая всё это! Мальчик скучал по своему другу и, не справившись с тоской, через две недели отправился на рынок.

– Salam aleykum, – радостно поприветствовал Аслан, протягивая нежданному гостю руку.

Май широко улыбался, озарённый восторгом встречи. Он так и не привык произносить азербайджанские слова.

– Эй! Xaiş edirəm, Allahın Salamını söylə? Разве я не учил тебя здороваться? – с притворным возмущением спросил Аслан, похлопывая паренька по плечу.

– Здравствуйте! – быстро поправился мальчик, глядя на грузного, но давно уже милого его сердцу азербайджанца.

Довольный Аслан повернулся к брату и на родном языке сказал ему несколько фраз, после которых Рамин, глядя на мальчишку, добродушно засмеялся.

– Когда будем азербайджанский учить? – всё тем же непринуждённым тоном спросил торговец.

У него было хорошее настроение, он шутил больше обычного, с лица не сходила непривычная для его мрачности улыбка. Всегда грустные глаза сегодня поблёскивали, как начищенный клинок, в блестящей черноте которого отражалось счастливое лицо мальчика. Несколько часов паренёк провёл рядом со своим взрослым другом. За это время Аслан ни разу не упомянул про Свету, и Май был ему за это благодарен. Он не хотел думать, что только сестра была связующим звеном в их дружбе, а ещё он не хотел соврать, если бы Аслан спросил об истинной причине Светиного ухода. В данную секунду существовал только он и этот мудрый, как ему казалось, добрый восточный человек с таким пугающим взглядом чёрных глаз. Сейчас эти глаза были мягкие и ласковые, но только для него – это Май знал точно. С другими же, не входившими в тесный семейный или дружественный круг, азербайджанец вёл себя настороженно и недоверчиво. И в этом была его сила, мужественность, которая так восхищала паренька. Аслан подарил ему образ отца: заботливого, храброго, справедливого и, наверное, любящего. Теперь Май был уверен: сестра здесь совсем ни при чём. Эта дорога для него всегда будет открыта.

Какое же это ненадёжное слово – «всегда», будто бы бросающее вызов. Сколько раз оно обманывало, сначала поманив, одарив уверенностью, а потом влепив пощёчину или нанеся удар под дых.

Наступила осень. Май пошёл в седьмой класс. Он беспокоился, что у него теперь не будет времени ходить на рынок к обожаемому другу. Но тут же испытывал воодушевление от возобновившихся занятий по музыке, по которым успел соскучиться. Он был рад видеть своего учителя по игре на гитаре. Олег, молодой рокер лет двадцати с небольшим, носил длинные, до плеч, светло-русые волосы, зрительно вытягивающие его и без того продолговатое лицо. Когда он заправлял их за уши, то всё в нём тут же мерещилось длинным: волосы, лицо, ноги, руки, особенно пальцы, и даже ногти. В беседе Олег делал продолжительные паузы между словами и в принципе был неразговорчив. Мальчик догадывался, что его учитель – не просто учитель. Что, скорее всего, он играет в музыкальной группе, и однажды осмелился об этом спросить.

– Играю, – ответил удивлённый Олег, уставившись на своего ученика.

– Интересно было бы послушать, – скромно произнёс Май, не глядя на учителя.

– Приходи послушай. Мы репетируем в английском лицее, у нас тут в районе. По пятницам в шесть вечера.

– С удовольствием! – просиял паренёк.

– Ну что, – Олег перевёл разговор на главную тему, – как лето прошло? Занимался?

– Нет. Пока не на чем было. – опустил голову ученик. – Музыку только слушал, там гитары хорошо звучат.

Май вскочил со стула и суетливо полез в рюкзак за плеером. Этот драгоценный подарок ему на день рождения сделал Аслан. Этот плеер был пропитан летним счастьем, днями, когда, погружаясь в свои мечты, он совершал длинные прогулки от дома к рынку и обратно, проходя через яблоневую аллею, в августе усыпанную маленькими яблочками. Он срывал на ходу парочку плодов и жевал их по дороге, морщась от кислого вкуса.