Берегиня Форест - Байона

Глухой стук кулаков о тело заставлял меня вздрагивать, морщиться и сжимать свои воробьиные кулачки. Жажда накостылять курчавому и его подельнику проснулась в моем тщедушном теле.

Закрыв глаза, бродяга медленно сползал по стене. Высокий и неуклюже могучий, в мятой темной рубахе и с давно не мытыми длинными прядями волос, похоже, он собирался сыграть в ящик. Мне так показалось.

Удовлетворенно смотря на упавшего, первый пнул его для верности ногой. Его подельник присел и быстро обшарил карманы. Вытянув бумажник, он воровато огляделся.

Я взирала на действо из-за редкой листвы лимонного деревца. Удивительная традиция местных жителей – расставлять по улицам растения в больших горшках – как нельзя кстати спасла меня от обнаружения.

Широко шагая, грабители скрылись за углом. Я качнулась и несмело направилась вперед, к лежащему у стены. Подойдя ближе, я опустилась перед ним на корточки, стараясь оценить ситуацию.

Он прерывисто дышал. Разбитый нос и рассеченная губа кровоточили. С виду бродяга. Но разительно не похож на наших бомжей.

Я закричала, призывая на помощь. Бродяга застонал, пытаясь встать. Скользя вниз по стене на каменный тротуар, он прижимал руки к животу. Люди высовывались из окон по пояс.

На мои призывы примчалось несколько подростков, старик и двое мужчин. Они постояли, не подходя близко, посовещались и, к моему ужасу… разошлись.

Бродяга потерял сознание. Я была готова разрыдаться. И неизвестно, от чего больше – от досады на равнодушие окружающих или от страха за жизнь избитого незнакомца.

Мимо прошел грузный бородач.

– Помогите, пожалуйста! Por favor! Hospital! – взмолилась я, призывая отвезти несчастного в больницу.

Он остановился, не выказывая особой заинтересованности и не приближаясь. Сверкнув толстыми линзами очков, бородач цокнул языком и сделал отрицательный жест.

– En el hospital no llevar! 5 5 В больницу не повезу!

– Тогда ко мне! Ко мне! – попросила я, обеими руками стуча по своим ключицам, будто он не понимал. Потом догадалась воспользоваться испробованным методом, быстро вытащив ключи с адресом и десять евро.

Бородач вышел на свет, посмотрел на купюру, поднес брелок к носу, прочитал и вернул обратно, оставив деньги себе, а потом взвалил на одно плечо избитого бродягу и неторопливо пошел по улице. Я смирно шла рядом.

На подходе к перекрестку заметила темную легковую машину. Она стояла прямо посредине, и двое, может быть, тех, кто избивал бродягу, сидели внутри. Посмотрев в нашу сторону, они отвернулись. Машина резко тронулась с места и исчезла.

В час, когда грязный окровавленный мужчина появился в доме донны Лусии, на ее лице застыла маска ужаса. Опасаясь протестов хозяйки, я бросилась спешно и сбивчиво на трех языках молить о благосклонности.

Она оторвала испуганный взгляд от бродяги и посмотрела на меня. Вероятно, мой вид являл более чем странное зрелище. Сильно озадаченная, я была готова подкупать и настаивать.

Останавливаясь на полпути, я подошла к ней. Это все-таки был ее дом. Плечи мои беспомощно опустились. Шмыгнув носом, я полезла за деньгами.

Донна Лусия не взяла их. Покачав головой, она посторонилась и отвернулась. Я махнула бородачу следовать за мной, и бродягу понесли в апартаменты.

Ему сильно досталось. Нос разбит, но не сломан… рассечена губа… под глазом растекался синяк. ссадины на лбу и скуле. Мышцы шеи напряжены. Пульс менялся, перескакивая с быстрого на замедленный.

Забираясь на кровать, я уселась возле него. Отводя прилипшие пряди волос и смачивая в воде ватные диски, я стирала кровь и думала над тем, как лучше обработать ранения.

Когда кровь и грязь отмылись с лица бродяги, я обнаружила в своей постели молодого привлекательного испанца лет тридцати.

О, Боже! Зачем ты наделил меня воображением?!

Я с любопытством разглядывала его.

Простая, заношенная, но не сильно загрязненная одежда, чистые ногти и отсутствие специфического запаха медленно развеивали легенду о бездомности.

Скуластое лицо с пухлыми губами поросло двухнедельной черной щетиной. Широкие черные брови слегка нависали над глазницами. Длиной по лопатки, пряди волос светло-медового цвета, но темные у корней, разметались по подушке. Смуглая чистая кожа на лице и шее. Я расстегнула рубашку. Дальше рельефные мышцы груди, поросшие завитками…

Я сидела на краю постели и просто восхищалась красотой сильного тела.

«Если все бродяги здесь такие, то, пожалуй, я пойду бродяжничать сама!» – увлеченно посмеивалась я сама над собой.

Он слабо шевельнул кистью и неожиданно пришел в себя. Я сильно смутилась, встретив тревожно-недоверчивый, а затем восхищенный взгляд.

Он поморгал, удивляясь моему присутствию, и теперь неотрывно смотрел на меня, сверкая влажными, черными как спелые маслины зрачками. Мне даже показалось, что он узнал меня. Так осмысленно бродяга взирал с подушки.

Я глупо улыбнулась в ответ. Опуская ресницы, поправила волосы и сообразила, что краснею.

– Как Вы себя чувствуете? Что-нибудь нужно? Как Вам помочь? Кто Вы? Могу я отвезти Вас домой? – все эти вопросы я задавала сначала на русском, после, когда спохватилась, на путаном испанском.

Безуспешно пыталась я выяснить у бродяги хоть что-либо.

Он мычал и с трудом жестикулировал руками. Потом закашлялся. Я отчаялась понять его. Он устал пытаться отвечать. Сделал неудачное усилие встать, сдержал стон и обмяк.

В дверь деликатно постучали. Вошла хозяйка гостиницы, неся поднос с чаем, маленькими забавными пузырьками из разноцветного стекла, бинтами и баночками. Она медленно приблизилась к кровати, недоверчиво осмотрела его и повернулась ко мне.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь? – неуверенно произнесла донна Лусия. Выглядела она слабой и напуганной.

Откуда мне было знать? Я пожала плечами и опять склонилась над неразговорчивым незнакомцем.

Он прикасался к голове. Я осторожно дотронулась до волос, слегка поворачивая его голову, осмотрела на предмет ранений. Слева выше виска кожа была рассечена. Кровь запеклась на вздувшейся гематоме.

– Возможно, у него сотрясение, – заметила донна Лусия, устанавливая поднос на тумбочку и подходя ближе.

– Если сотрясение, Вам нельзя сейчас двигаться, – обратилась я к бродяге. – При сотрясении соблюдают покой и неподвижность.

Он слегка удивился.

«Хех! – подумала я про себя. – Прямо вылитый доктор Пилюлькин! Как он говорил? Постельный режим, йод и касторка, вроде бы».

– Позвольте мне посмотрет, – я мягко отвела его руку от раны. Он пару раз пытался потрогать голову, морщился и поводил головой в разные стороны.

– Сейчас! – сказала я ему, вскакивая, наливая в стакан воды и доставая таблетки. – Это обезболивающее. Выпейте, прошу Вас!