Елена Ровинская - Правила Лебядей

С Леной ему это, правда, не помогло.

Она к тому времени грамотно залетела и вышла замуж, став Ангелиной Кан. Так выяснилось, что она не Лена, а Ангелина. И что несчастнее ее в целом свете нет. Она, мол, не создана для семейной жизни и не чувствует себя матерью, и когда Дима уезжает, ей сразу хочется умереть.

Как же! Страдалица! Вся в мехах, на джипе с охранником, с кислой рожей и мямленьем, что она, мол, рожей не удалась. Чтобы все ее баловали и убеждали в обратном.

Приспособленка от бога!

Богданова лишь мечтать могла такой стать. Но она не стала. Теперь, когда Ирен умерла, ей оставалось только одно: подлизываться к Лене, которую по старой привычке так и звала и Лена не возражала. Перебрав сто тысяч разных имен, она подписывалась всеми по очереди, и никто в городе толком не знал, как ее зовут.

Если возникала путаница, то говоривший уточнял:

– Жена Матрицы!

И собеседник понятливо откликался:

– Ах, эта Лена… – после чего, оба осторожно оглядывались по сторонам и уверяли друг друга. – Отлично пишет!

Кан, которого даже шепотом никто не называл уж «известный криминальный авторитет», очень не любил свою кличку.

Писала Лена, по мнению Бонечки – так себе. Коммерчески. То, что теперь она стала заместителем главного редактора, было заслугой ее «почетного» мужа. Никак не ее. единственное, чего Богданова не могла понять, так это зачем подруженька, вообще, работает.

Будь она женой Кана, Бонечка бы и дня больше не работала. Она бы сидела дома, занималась хозяйством и выходила только со своими хорошенькими, одетыми в маленькие костюмчики, близнецами. Как Сонька Попова.

Странно, что эта модель тупая, единственная, у кого есть мозг…

…Держась за бок, Богданова просеменила по коридору и ворвалась в кабинетик бывшей соседки.

– В мою редакцию сейчас пришла стриптизерша! – выпалила она.

И лишь тогда заметила, что подруженька не одна.

– Стриптизерша? – переспросил ее брат.

При виде Малого, у Богдановой снова дернулись сердце, рука и глаз. Он был вылитый отец. Не очень известный, но очень красивый хоккеист Андронов. Когда-то, на заре юности, Бонечка ночь напролет процеловалась с их папашей в кафе и, положа руку на сердце, не стала бы возражать против сына. Пусть он и не спортсмен.

– В редакцию? – Ангелина, от неожиданности подавилась тем, что пила и закашлялась.

Брат похлопал ее по спине. Не сильно, но от хлопка у Ангелы едва не выпали легкие.

– Осторожнее! – проворчала она и выпрямилась.

Бонечка задумчиво рассматривала их. Матери у них были разные, но похожи они были, как близнецы. Оба белокурые, оба очень красивые, хотя Богданова всегда это отрицала. Ей ужасно не нравилось понимать, что она сама могла до сих пор быть хорошенькой, если б не слабоволие и бухло.

– Не в этом смысле, – объяснила Богданова. – Она к нам на работу устраиваться пришла.

– Стриптизерша? – в голосе Ангелины слышались нотки зависти. – Она сумасшедшая, что ли? Променять стрип на это?!

Бонечка рассмеялась. Некоторые женщины просто не понимали своего счастья и тосковали по отвратительнейшим вещам.

– Я так поняла, ее депортировали. Ты ее знаешь. Помнишь Алену Фирс? Такая черненькая? Про медицину еще писала. Ну, напрягись! Из «Пула». Ты ей еще автограф на своей книге дала. Они с Босаевой потом еще против нас с Тамарой дружили, чтоб пробиться в «Амур». Тогда, при Рашиде? Когда еще выборочно пускали?..

На этот раз Ангелина серьезно изменилась в лице. Все лето она и Бонечка прорабатывали план, как им оттеснить от пресс-службы ХК «Амур» заклятую подругу Босаеву и ее камрада Козлова.

– Она еще дружит с Ксю? – спросила Ангела сухо и деловито.

– Вряд ли, – сказала Бонечка, вот уже седьмой год отказываясь признать, что она сама давно уже не красотка. – Босаева разожралась в чушку, а Фирсанова – нет. Делаем ставки: Фирс версус Новый Директор? Помнишь, как он на Аньки Ивановой си…синие глаза смотрел?

Богданова резко, безжалостно вскинула ладони к груди и растопырила пальцы. Ангелина увяла и опустила голову.

– Настоящие сиськи важны в порнухе, чтоб красиво трястись, – вмешался Олег. – В постели это не имеет значения, поверь мне.

Элина чуть не расхохоталась: актеришка недоделанный. Она подозревала, будто Олег мутит с Ангелининым визажистом и слушать его рассуждения о сиськах было смешно.

– Правда? – ухмыльнулась она.

Олег демонстративно ничего не сказал.

– Нет, – сказала Ангела. – Поверь, едва он увидит живые, трясущиеся дойки, то побежит за ними, словно телок! И не только он один, все мужчины…

У нее побелели губы, и она ощупала свою грудь, позабыв про брата.

– Прекрати это, а? – приказал Олег и дружески похлопал сестру по заду. – Иначе, я забуду, кто я такой и сам потрогаю… Все, бывай!

Он вышел, Ангела с нежностью посмотрела вслед. Словно Олег был маленьким мальчиком, а не здоровенным мускулистым кабаном.

– Маленький, не забудь, что возвращается Дима.

– Из-за ваших прощаний, все думают, будто бы между вами кое-что есть, – ревниво сказала Бонечка.

Ангелина покрутила у виска пальцем.

– Я бы, правда, очень хотела такой насыщенной жизни, что мне приписывают.

Олег тем временем пересек коридор, помахал рукой Ангелининому Шефу и вышел через служебную дверь в холл. Мимо него, в кафетерий, прошли двое: лысый коренастый мужик, вроде бы Афонин, и высокая, черноволосая девица с застывшей на лице обреченностью.

Девица не обратила на Олега внимания, и он как следует рассмотрел ее.

Они тряслись при ходьбе. Упруго, как мягкие круглые колобки, подрагивали. Заглядевшись на ее сиськи, Олег чуть не замычал.

…Тем временем, Ангелина без всякого удовольствия задвинула подставку с клавиатурой под стол и посмотрела на бывшую подругу. Поначалу она еще как-то пыталась помочь подруге, но вскоре сдалась. Богданова обладала суперсилой глиста. Она могла влезть в любую жопу, дабы там устроиться и уютно жить за чей-нибудь чужой счет.

Саморазвитие ее не интересовало.

Она была, кем была: неопрятной, одышливой, тридцатилетней тетей, само знакомство с которой вызывало у Ангелины испанский стыд. Бонечка была не просто намеком на совместное прошлое, она была живым приветом оттуда…

Жирным приветом из Прошлого, – как выражался Макс.

Самая мысль, что она сама чуть не кончила почти так же, вызывала у Ангелины колики. Ей так хотелось отмыться от порочащих ее связей. Вырезать тот кусок жизни и сжечь его, а концы склеить. Хотелось бы из опрятной чистенькой девочки, угнетаемой жесткой тоталитарной бабкой-хирургом, превратиться в чистенькую опрятную женушку своего сурового тоталитарного мужа.

Увы, стоило им оказаться наедине с Элиной, как изо рта пер мат-перемат, осанка ломалась, а ноги в коленях не выпрямлялись, когда она делала шаг. В общем, появления Бонечки Ангелина воспринимала очень болезненно.