Лариса Тимофеева - Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Хабиба, – окликнул, поднимаясь из кресла, до того праздно сидевший на террасе и явно поджидающий меня, Стефан, – удели мне время, хочу поговорить с тобой.

– Что-то случилось? С Дашей? С Анютой? – встревожилась я.

Анюта училась в Петербурге. Уже несколько дней, как Даша уехала туда же, знакомиться с мальчиком Анюты, о котором та, начиная с марта, упоминала в каждом разговоре с матерью.

– Ничего не случилось. – Стефан усмехнулся. – За исключением того, что Анютка беременна.

– Ах! И это ничего не случилось? – Я рассмеялась. – Стефан, поздравляю, дедом скоро станешь! А свадьба когда?

– Не знаю. Даша вчера была расстроена, а сегодня на звонки не отвечает. Телефон Анюты тоже молчит.

– Стефан, я чем-то могу помочь?

– Нет, Хабиба, я хочу говорить не об этом.

– Так. – Я поразмыслила, решила, что лишний часок времени у меня есть, и согласилась: – Хорошо, но только прямо сейчас, позднее не получится. Мы сегодня едем в дом Эдварда, знакомиться с его родителями. – Я вновь рассмеялась. – Кажется, в семье череда свадеб намечается!

Стефан моего смеха не поддержал, посмотрел куда-то поверх моей головы и произнёс:

– Хабиба, не отдавай Катю за Эдварда. Не любит Катя его, ты и сама знаешь.

Я рассердилась:

– Я, Стефан, не знаю. Катьку никто замуж не гонит, она сама настаивает на свадьбе. По мне, так и встреча эта – дурацкая! Я вообще не понимаю, почему мы к родителям Эдварда едем знакомиться, а не они к нам? Ты об этом хочешь говорить?

– Нет, – односложно ответил он и умолк.

– Ну хорошо, пойдём под липу, там никто не помешает.

Зайдя в беседку, я села на ту её сторону, с которой видны были длинные голые стебли почвопокровных роз, уже высвобожденные Василичем из-под укрытия. Подумала: «И холмиков над могилками не видать, совсем сравнялись с землей». Под розами находились могилы наших пёсиков – над Графом я посадила розу цвета фуксии, над Лордом двухцветную, бело-розовую. Розы уже давно переплелись между собой. Василич их не разбирает, так переплетёнными и укрывает на зиму.

Прогоняя печальные мысли, я тряхнула головой и подняла глаза на ветку липы. «Весна торопится, ещё немного и чешуйки-прилистники полетят наземь, и липка заневестится зелёной дымкой. Слово-то какое на ум пришло… заневестится… – Я улыбнулась и вдохнула полной грудью вкусный, будоражащий кровь воздух, напоенный теми особыми флюидами весны, которые и не запах вовсе, а предощущение чего-то тысячи раз изведанного и всё же таинственно нового, желанного и волнующего. – Пора! Пора отпустить печаль. И новых пёсиков пора взять в дом. Сегодня же поговорю с Серёжей…»

– Я уезжаю, Хабиба, не знаю, вернусь или нет.

– Куда? – забыв о чём думала, всполошилась я: – Стефан, что случилось? … Что ты молчишь?

– Домой. – Пожал он чуть оплывшими плечами. – В Черногорию. Я в прошлом году не хотел сюда возвращаться. Вернулся, потому что с тобой не простился. Получилось бы, будто сбежал. – Стефан сидел, вытянув ноги, достигая ступнями почти середины беседки.

– Почему?

Он вновь пожал плечами.

– Стефан!

– Хабиба, я устал ждать.

Он посмотрел на меня, и у меня сжалась сердце – вместо внимательных и спокойных глаз Стефана, на меня смотрели глаза парня с обрыва – того, в Черногории, перед которым я встала, перекрыв собою его дорогу в пропасть. Я протянула руку к заросшей смолистым волосом щеке и провела по ней пальцами. Он накрыл мою руку ладонью и закрыл глаза.

– Хабиба. Инта насыби. Старуха так сказала. Помнишь старуху у корчмы? Ты шаньги там пекла. Старуха сказала, ты моя судьба. Ты решила, она Сергею говорила, она мне говорила, Хабиба.

Я вспомнила неряшливую старуху, сидевшую перед входом в корчму в лучах по-осеннему тусклого солнца. Вспомнила клетчатый, изъеденный молью плед, которым были укрыты её ноги. Кривым, как коготь птицы, пальцем тыча мне за спину, она глядела поверх моей головы и настойчиво твердила Серёже, что я его судьба. Я не оглядывалась, я знала – Серёжа стоит позади меня. «Выходит, Стефан стоял там же, и Серёжа понимал, видел, к кому обращалась старуха, и промолчал мою ошибку. Теперь понятно, почему он так странно вёл себя потом».

– Она сказала, что у меня будет шанс сделать тебя моей. Сказала, я должен его обязательно использовать, иначе Сергей тебе много боли причинит.

– Стефан, ну что ты говоришь? Ерунду наговорила твоя старуха. Сергей меня из боли вытащил, подарил новую счастливую судьбу.

– Нет, Хабиба, ты сама себе новую судьбу подарила и ему заодно. Я к старухе потом, сразу, как из Чехии вернулся, ездил. Она сказала, что тебе подвластно изменять судьбы людей.

«Судьбы людей подвластно изменять кому угодно, – подумала я, – в том числе, и мне, и ей, направившей тебя ложным путём».

– В тот раз она про единственный мой шанс сказала. Я не знаю, когда он был, и был ли он у меня? Я всё время ошибался и только отталкивал тебя.

Я помню, какой я тебя увидел в первый раз. Мы договаривались с Сергеем об оплате и маршруте пути, ты стояла спиной к нам – маленькая худенькая девочка. Мы прохаживались, и Сергей всё время поворачивался так, чтобы не терять тебя из виду. Я подумал: «Дочка». Мы договорились, и он не стал звать тебя, он сам пошёл за тобой. Подошёл, обнял, и вы стали целоваться прямо посреди площади. Я подумал: «Не дочка. Мужик любит маленьких девочек», решил не связываться, вдруг ты несовершеннолетняя. Когда ты подошла, я увидел взрослую женщину с глазами лучистыми и любопытными.

Потом ты заступила мне дорогу в пропасть. Я бывал на этом обрыве, всегда думал: два шага и я встречусь с моей любимой, попрошу прощения, освобожусь от тоски, от вины, в груди болеть перестанет. Я не собирался в тот день прыгать. Зачем при посторонних? Ты так неожиданно возникла предо мной, у меня сердце остановилось – одно движение и ты улетишь в пропасть. Когда прижал к себе, ощутил твой аромат, под ладонью хрупкость тела, грудки маленькие уперлись мне в грудь, и… я почувствовал желание. Я рассердился не на тебя, я на себя рассердился, рассердился на это неожиданное желание.

Потом старуха с её предсказаниями, потом, ты, Хабиба, раскрасневшаяся от жара печи, лицо мукой перепачкано, глаза сияют, торопишься шаньгу попробовать, кусочек горячий во рту перекатываешь. Я смеялся и забыл о горе.

Позднее, в бане я парил тебя и рассматривал твоё хрупкое и женственное тело. А потом ты упёрлась лбом в моё плечо и плакала, когда я разминал твои ягодичные мышцы. Ты не жаловалась, кусала губы и терпела, только слёзы лились мне на грудь. Я жалел тебя, как жалеют ребёнка, целовал, стараясь унять боль. А когда боль ушла, ты звонко рассмеялась, такой контраст – глаза ещё мокрые от слёз и счастливый смех! Ты застала меня врасплох – обняла и поцеловала, тут же выскользнула из рук и побежала целоваться с Сергеем.