Анна Зимова - Без грима

Он набрал Кирин номер и слегка прокашлялся – голос у него должен быть немного взволнованный. Прослушав несколько гудков, он наткнулся на автоответчик. Но сообщение оставлять не стал. Девочка определенно не ждет его звонка. Небось, убежала уже на свидание к другому. Ну что ж, позвоним тогда второй. В тот вечер в его распоряжении были сотни телефонов из его блокнота, но, находясь под очарованием момента, он решил довести эпопею со своей мнимой влюбленностью до конца и набрал номер Марины. В отличие от Киры, та взяла трубку, и это сразу же придало ей дополнительной привлекательности.

– Але, – услышал он ее приятный, чуточку писклявый голос.

– Марина, – он произнес ее имя без вопросительной интонации.

– Да, – по тому, как напрягся ее голос, он понял, что она узнала его тоже.

Сейчас главное, вложить в первую фразу максимум очарования и смысла. Первая фраза – самая важная. От того, как она будет построена, может зависеть исход разговора.

– Это тот странный молодой человек на «Мерседесе», который подвез тебя утром, и которому ты разбила сердце, – Киру из контекста разговора он решил сразу же исключить.

– Здравствуйте, – только и произнесла Марина.

– Я понимаю, что веду себя нагло, но скажи честно – ты думала обо мне сегодня хоть одну минуту?

– Целых две, – видимо, осознав, что мужчина на «Мерседесе» достался ей, а не ее подруге, она обрела способность иронизировать.

– А мне кажется, что нет, – погрустнел голосом он. – Но я берусь это исправить, если ты позволишь мне пригласить тебя сегодня вечером в ресторан. – В конце концов, сегодня он может себе это позволить).

И она согласилась. Все они соглашались. Лефортов осечек не давал. При ближайшем рассмотрении девушка понравилась ему больше, чем днем, и внешность Марины была тут ни при чем. Ему пришлась по вкусу какая-то добротная прямота и твердость ее характера, которую он объяснил тем, что Марина была провинциалкой, неиспорченной еще беспринципным большим городом. Подобревший от коньяка, он благосклонно наблюдал за тем, как она орудовала ножом, стараясь сохранять при этом выражение лица великосветской дамы, и постоянно оправляла завитые ради него волосы резким движением. В том, как Марина старалась быть серьезной, было что-то забавное. Он получал настоящее удовольствие, когда заставлял ее рассмеяться. Марина довольно занятно рассказала ему о своей родной Пензе. От съеденного и выпитого в тот вечер он, почувствовав страшную слабость, совершил беспрецедентный поступок – отвез Марину к ней домой на такси, едва не засыпая по дороге, и не стал к ней приставать. Правда, он не забыл обратить этот факт себе на пользу, притворившись стеснительным влюбленным, готовым ждать близости до тех пор, пока не поймет, что предмет его мечтаний тоже этого хочет. Вскоре чувство незавершенности ситуации заставило его позвонить ей снова и устроить все так, чтобы вечер закончился так, как и должен был закончиться, – у него дома. В постели Марина оказалась такой же забавной и неискушенно-наивной, как и в жизни. Всю следующую неделю она провела у него, и удивительное дело – он совершенно этим не тяготился и даже сам предложил ей перебраться к нему – «на какое-то время», как он неопределенно выразился…

Оправляя через два месяца волосы перед трюмо, в то время как он, лежа на кровати и заложив руки за голову, благодушно наблюдал за ней, Марина, перехватив в зеркале его взгляд, не к месту сообщила:

– Мне вчера звонила мама.

– И что?

– Она очень переживает, что ты на мне не женишься, – застегивая на шее тонкую цепочку, пожаловалась она. – Иногда даже плачет. Для нее это настоящая трагедия. Ты извини меня, но в моей семье не знают, что такое свободные отношения.

Он хотел рассмеяться. Но вместо этого неожиданно для себя полушутливо предложил ей:

– Ну, если мама так расстраивается, хочешь, я на тебе женюсь?

– Хочу, – абсолютно серьезно ответила Марина, и спросила с тревогой – Ты меня любишь?

– Конечно, милая, – в конце концов, зачем вдаваться в формулировки?

С Мариной у него не было всплеска неконтролируемых чувств, не было всепоглощающей нежности. Просто она очень ему нравилась. Тревога ее была такой трогательной, а глаза горели так ярко, что он не мог ответить иначе. Двадцать второго сентября, он, все еще продолжая веселиться в душе, расписался с ней в загсе на Фурштатской улице. После регистрации, на которой присутствовало совсем немного народу, они устроили скромный фуршет.

Роль мужа, которую он так беспечно принял по отношению к Марине, стала самой продолжительной из его ролей, – и одновременно – самой роковой. Правда, первые два-три месяца после свадьбы он был счастлив. Семейная жизнь не казалась ему обременительной. Марина, поселившаяся в его квартире, и то и дело оглашающая ее громкими взрывами искреннего и беспричинного хохота, которым смеются только очень молодые и очень счастливые люди, приятно разнообразила его существование. Переехав к нему окончательно, она с энтузиазмом, которого он никогда не замечал у столичных барышень, окунулась в ведение их общего быта. Глядя на рьяно хлопочущую по хозяйству жену, светлые волосы которой красиво рассыпались по плечам, он испытывал умиление. Он радовался повсеместным знакам домашнего уюта, отмечавшим теперь его жилище – висящим в ряд по стенке стеганым рукавичкам-прихваткам, вазочкам и дурацким безделушкам, появляющимся по всей квартире, как грибы по осени.

Особых успехов на хозяйственном поприще его жена, правда, не снискала, и все ее старания по большей части сводились к показным манипуляциям – то и дело расползался по квартире тяжелый дух ее любимого хвойного аэрозоля, от которого у него щипало глаза, и с помощью которого Марина пыталась замаскировать от него трагический конец своих угоревших в духовке блюд. Но Марину кухонные неудачи, похоже, не смущали. Она неутомимо развлекалась, стряпая что-то и прикупая сотни ненужных мелочей для дома. Радость ее от обладания новым обиталищем была настолько искренней, что упрекнуть ее за неразумность действий мог бы только бесчувственный чурбан. И он не одергивал жену, снисходительно наблюдая ее, по большей части бесплодные, усилия стать «хозяюшкой», как он ее называл. Марина должна была наиграться вдоволь со своей новой ролью. Иногда она принималась звонить подружкам лишь затем, чтобы сообщить, что не может с ними встретиться, потому что теперь она замужем. С утра она принимала озабоченный вид, что было вызвано необходимостью строить планы по поводу предстоящего ужина. Приходя домой по вечерам, где слышалось бряцание посуды и витали запахи подгоревшей пищи, он заставал Марину мечущейся по кухне, с подрумяненным от переживаний и жара плиты лицом.