Анна Зимова - Без грима

Увы, мысли о том, как он будет дерзко прикасаться к самым разным частям Любочкиного тела, не имели под собой ровным счетом никаких оснований. Любочка принадлежала ему лишь в его мечтах, а наяву он был робок с ней настолько, что боялся посмотреть ей в лицо и довольствовался лишь видом ее спины во время уроков, внимательно изучая завитки волос, выбившиеся из ее прически и воображая, какого цвета может быть ее белье под платьем. Лишь в конце девятого класса судьба подарила настоящее эротическое переживание, связанное с Любочкой, позволив ему ненароком увидеть Любочкину грудь. Повод для волнений был довольно жалок, но его, не познавшего еще физического контакта с женщинами, этот случай отнес тогда на самые вершины сексуальных фантазий. Накануне урока физкультуры, когда он и остальные мальчики облачались в спортивную форму перед занятиями, в школе неожиданно сработала пожарная сигнализация, по-видимому, запущенная одним из учащихся-шутников. Мальчишки решили, однако, использовать это форсмажорное обстоятельство в своих целях и с громкими криками: «Пожар! Пожар! Эвакуация!» – всей толпой ввалились в женскую раздевалку, чтобы застигнуть своих одноклассниц в момент переодевания. Поддавшись массовой эйфории, он вместе со всеми ворвался к девчонкам, успев застать врасплох среди прочих девочек и Любочку, снимавшую в этот момент платье через голову. Бюстгальтера на ней не было, так что в течение пары секунд он имел возможность созерцать Любочкины круглые бледно-розовые соски и крошечные завитушечки волос у нее под мышками. В ту минуту он постарался как можно полнее впитать в себя все эти подробности ее анатомии, чтобы потом в одиночестве сладострастно перебрать их в памяти, обстоятельно смакуя каждую увиденную им деталь.

Этим случаем история его эротического общения с Любочкой исчерпывалась полностью. Помимо робости, которую он испытывал перед ней, был еще один фактор, делающий их общение невозможным. Любочка и он принадлежали к совершенно разным, если можно так выразиться, слоям общества. Любочку отец привозил в школу на служебной машине. Его же семья перебивалась с хлеба на квас, постоянно одалживая то здесь то там.

Елена Станиславовна обожала свою работу – она была редактором новостей культуры в мастодонтских, старых как мир «Санкт-петербургских Ведомостях», и, хотя платили там мало, отдавала своей службе каждую свободную минуту. Елену Станиславовну, увлеченную только своими редакционными делами, скромный заработок не смущал. Она поучала сына: «Заниматься нужно только тем, что по-настоящему любишь и умеешь, пусть даже это не приносит больших денег. В противном случае ты рискуешь пополнить армию неудачников». При этом она многозначительно смотрела на папу. Тот, будучи фрезеровщиком пятого разряда на Кировском заводе и подпав под сокращение, с энтузиазмом занялся хозяйством и новую работу искал неохотно. Он частенько повторял: «Богат не тот, кто много имеет, а тот, кому хватает того, что у него есть». Денег в семейный бюджет он не приносил вовсе.

Бедность своих родителей Игорь считал чем-то вроде чумы, ниспосланной ему судьбой в качестве испытания. Во всем классе только у него не было импортного рюкзака. Услышав очередную шуточку в адрес своего потрепанного портфеля (а случалось это ежедневно), он каждый раз чувствовал прилив ненависти к родителям, которые отказывались покупать ему рюкзак, тем самым делая его несчастным. Фирменный рюкзак в то время был для него фетишем – атрибутом хорошей жизни, и занимал в его мечтах второе после Любочки место. Но на все его мольбы купить обновку, мама устремляла на него специальный, как бы непонимающий взгляд голубых с бежевыми крапинками глаз и интересовалась: «Ведь, кажется, твой портфель выглядит еще вполне прилично?». Он принимался убеждать маму, что ходить в школу с таким портфелем, как у него, – это позор, но она в ответ лишь трепала его шутливо по волосам, приговаривая, что рюкзак – это не тот фактор, на основании которого следует выносить суждение о его обладателе. По его же мнению, именно рюкзак, как ни один другой предмет, олицетворял статус человека.

Мама подчеркнуто равнодушно относилась к истерикам сына, если в их основе лежала финансовая составляющая, и споры между ними всегда заканчивались в ее пользу. Взбешенный ее тихой улыбкой и ясным взглядом, он убегал в свою комнату, где бросался на кровать и, яростно колотя кулаком по покрывалу, думал про себя, что однажды он, наконец, покинет этот дом (при этом в своих мечтах он каждый раз видел себя стремительно разбогатевшим стразу же после ухода от родителей).

У отца же просить денег было и вовсе бесполезно. Он вообще на любой вопрос, нервно почесывая шею, и, глядя куда-то вбок, отвечал: «спроси лучше у мамы». Папа привык находиться в маминой тени и не предпринимал никаких попыток для того, чтобы выйти оттуда. Сергей Петрович был застенчив, от природы немногословен и, разговаривая с кем-нибудь, никогда не знал, куда ему девать свои большие руки, и потому постоянно что-то ими мял, теребил. Ковыряясь на кухне он казался вполне счастливым. Отцовская жалкость раздражала Игоря не меньше, чем мамино равнодушие небожителя, увлеченного в жизни лишь своей высокой целью. Он страдал, глядя на то, как папа жарит кабачки, нацепив на себя женский фартук, и остро завидовал своим одноклассникам, у которых отцы были главой семьи, а матери – домохозяйками.

Благодаря своим родителям, он и Любочка жили совершенно разной жизнью. Любочка первая в школе стала обладательницей пейджера и носила шмотки из фирменных магазинов, он же ходил всегда в одних и тех же свитере и брюках родом с Троицкого рынка. Если среди мальчишек, сквозь пальцы смотревших на уровень достатка своих однокашников, и оценивающих товарища исключительно по тому – был ли он компанейским человеком или нет, его одежда не вызывала особых нареканий, то о том, чтобы, будучи так одетым, подступиться к девочкам, не могло быть и речи. Стирая по вечерам посудной губкой очередное похабное словцо, написанное на его многострадальном портфеле кем-то из одноклассников, подкрашивая черным фломастером трещины в донельзя заношенных ботинках, он ненавидел маму, папу, этот портфель, их бедную кухоньку, где клеенка и посуда потеряли рисунок от постоянного мытья – все, что наполняло его будни в родительском доме.

Но, несмотря на вопиющую разницу в их с Любочкой экипировке, в один из дней их отношения стремительно пошли на лад. Толчком для сближения послужило высокое искусство.

У Любочки, девочки правильной и основательной во всем, была в жизни цель – она мечтала стать актрисой. Для того чтобы приблизить себя к своей мечте, Любочка записалась в школьный драматический кружок, где вскоре стала примой благодаря блестящему исполнению трагических ролей. На рукописных аляповатых школьных афишах она значилась то как Офелия, то как леди Макбет, то как Мария-Антуанетта. Мальчишки в театральную студию записываться не желали, считая актерскую стезю уделом слабаков, поэтому большинство ролей в спектаклях кружка исполняли девочки. Все эти Донкихоты и Гамлеты с изрядно набрякшими грудями и писклявыми голосами были ужасны.