Амрита Альгома - Простая история

Она после лагеря прониклась своей слабостью, ощущая своё бессилие в жизни как отраву, как что-то жалящее и ранящее. Это было новое чувство, непривычно вошедшее в её жизнь. Раньше у неё не было проблем борьбы со страхами: можно было пойти в церковь, посидеть там и всё вставало на свои места, даже если вокруг было всё очень плохо. Но сейчас и это не помогало. Её зависимость от родителей вынуждала постоянно помнить о своём бессилии, заботила и пугала до холодных спазм где-то внутри. Сама того не замечая, она ещё крепче вцепилась в Джефа, причиняя боль, поскольку натянула рукава на плечах и воротник куртки с железными вставками, заставляя их врезаться в шею. Он даже не поморщился, разглядывая её.

– Что? – Спросил тихо.

– Мне страшно, – прошептала она, проникшись ростом леденящего кома внутри.

– Боишься, что может что-нибудь случиться?

– Не знаю, – она сдвинула брови домиком, поглощённая своими ощущениями и не заметив его чуткого понимания, принимая его, как должное.

Покачала головой. Попыталась честно объяснить:

– Мне сейчас стало так легко, будто я освободилась от давления и так страшно, что трудно дышать. Словно что-то может случиться. Я чувствую мою уязвимость и мне от этого плохо, – в его движении она угадала кивок: его щека легко задела её волосы сверху вниз и обратно.

– Послушай, Ники. Хочешь, могу тебя поддерживать, когда тебе нужно. Идёт? Я всегда буду с тобой, как только я тебе понадоблюсь. Только позвони. Даже если работаю: теперь ты знаешь, что у нас там можно отсидеться.

– И отоспаться, – слабо улыбнулась Николь. – Тебе было очень неприятно то, что я тебе рассказала?

Джеф помолчал, не шевелясь и не отпуская её: размышлял почему возник такой вопрос. Может, он сделал что-то, что обидело её? Его опасение причинить ещё большие разрушения в ней, после того как по её душе так качественно прошлись сапогами, диктовало ему сейчас предельную осторожность. Спросил, смягчая голос:

– Почему ты так решила?

– Потому, что ты так ударил по тормозам, что я прикусила язык. И тогда я подумала, что зря я это всё начала, но уже не могла остановиться.

Джеф покачал головой, чувствуя щекой, как её, трепещущие от его движений, волосы тянутся за ним, прилипая к коже.

– Нет. Не зря. И нет, не неприятно. Просто больно. Я сразу врубился, откуда ветер дует. Потому что прочувствовал это лето на собственной шкуре. Мне пришло в голову: если бы я позвонил тебе ещё весной, как хотел, то этого не было бы. Не жалей, что рассказала, давай не будем иметь секретов?

– Давай, – согласилась Николь. – А ты не беспокойся, что не позвонил. Я так много думала обо всем этом, что пришла к выводу: всё равно, всё было бы так же или чуть иначе, но сущность осталась бы прежней. Это просто Райан такой. Если бы меня не было в лагере, он бы дома меня подловил, всё к тому шло. И не факт, что не было бы хуже – в лагере хоть народ сбежался на мои вопли. Я была просто наивная.

Джеф ничего не ответил. Мягким движением отодвинул её от себя, посмотрел в глаза. Она теперь изменилась, была совсем другая, не такая как в "башне". Он сидел так некоторое время не в силах двинуться.

Николь думала, что он хочет сказать что-то. Но он просто сидел и смотрел на неё. Молчал. Его глаза казались ей чёрными в полутьме, которую почти не рассеивали огоньки приборов и рекламы на улице. Его хмурый вид и наморщенный лоб выглядели для неё портретом отрешённого неудовольствия.

Странно, но она совершенно точно знала, что недовольство это направлено не на неё. Неулыбчивые глаза внимательно оглядывали её лицо, словно Джеф сканировал каждую чёрточку. Наконец он словно очнулся: осторожно взял её за подбородок одной рукой и тихонько провёл тыльной стороной указательного пальца другой руки под глазами, стирая оставшиеся слезинки. Было необычно ощущать кожей волосинки на его руке. Николь вздохнула.

– Возможно, ты права, – тихо сказал Джеф, отпуская её и добавил, после паузы. – Мы много времени потеряли. Надо пожалуй снова позвонить твоим родителям, что мы едем.

– Зачем? – Спросила она, удивлённая переменой темы.

– Думаю, они волнуются. Видела бы ты их лица, когда они сидели у меня в "башне" в грозу, а я вёл на посадку аварийный самолёт, в котором находилась их единственная дочь.

Николь снова вздохнула. Потёрла виски руками. Ощущение его рук на её лице было таким ярким, что она закрыла глаза, отдаваясь этому новому чувству. Что, всегда так в жизни? Если есть что-то хорошее, то быстро заканчивается и вновь приходит надоевшая обыденность.

Посмотрела на Джефа.

– Поверь,– глядя ей в глаза, убежденно сказал он, – даже если они тебя совсем не понимают и не верят тебе, это вовсе не значит, что они стали меньше тебя любить и беспокоиться.

– Ладно, уговорил, – обретая его хмурость, сказала она, все ещё думая о его близости к ней. Дома было Плохо. С Джефом было Хорошо. И расставаться с этим ощущением не хотелось. – Давай, теперь я позвоню.

Джеф удовлетворённо, хоть и едва заметно, кивнув, легко вывел машину снова на трассу. Николь набрала номер дома.

– Ну что ты злишься? – Поинтересовалась Марина, наблюдая перемещения Тома из одного угла комнаты в другой.

– Её и правда выпороть надо,– бросил Том.– Вся ночь пропала!

– Успокойся ты, надень пижаму, – поморщилась Марина.

Его метания уже надоели ей до невозможности. Отсутствие терпения начинало сказываться на её интонациях. Пожалуй, решила Марина, ему заметно, как плохо она держит себя в руках.

– Предлагаешь мне лечь спать? – Изумился Том. – Зачем? – В его голосе мелькнула злая насмешка.

Марина попыталась смягчить свой недовольный тон:

– Нет, ты же всё равно не заснёшь. Предлагаю отвлечься.

– Отвлечься я могу только за работой. Но работать я не могу из-за Ники, – сердито выдал он, явно досадуя и удивляясь её недогадливости.

Марина понимала его. Взглянула на часы. Без четверти три. Через три часа уже надо вставать, разве за это время отдохнёшь? А завтра такой насыщенный день! Ну и выбрала Ники время. Да и Том тоже хорош, интересно, что его больше бесит, что его оторвали от любимой работы или беспокойство о Ники? Лучше бы он так нервничал летом. У них с Ники были такие грандиозные планы, столько идей! Марина вздохнула. Из-за желания Тома соответствовать какой-то, им самим определенной ступени, пришлось отправить Ники не понять куда, а ей сидеть на горнолыжном курорте. Весь отпуск ушёл на спуск с гор, по проложенным трассам.

В детстве Марина довольно успешно бегала в школе на лыжах. Но только по равнине. А после того как однажды налетела на корягу, сломала лыжу и две недели ходила вся в синяках, стала относиться к лыжам с большим недоверием и самые заманчивые варианты прогулок, предлагаемые ей отцом, её не смягчали. Поэтому на курорте Марина сразу знала, что этот вид развлечений она не выносит и начала отчаянно скучать. Том бегать на лыжах вообще не умеет и, кажется, того впечатления, которое он надеялся произвести на уважаемое им общество, произвести ему не удалось. А потом всё и вообще поехало в разные стороны, вся жизнь.