Виктор Вассбар - С мыслью о…

По истончении потока людей, Ольга Максимовна поставила на стол тарелку с борщом, села перед ней на стул, молча налила полстакана водки, выпила и впервые за весь день заплакала. Выплакавшись, собралась, утёрла платком глаза и, ни к кому конкретно не обращаясь, сказала: «Сердце слабое у него было… у Александра-то… Обнял крепко и помер прям на мне».

Семён Петрович.

Семён Петрович Лавренёв, работая в ночную смену, всегда приносил в общий котёл шмат сала.

В ночную смену столовая не работала и мы всей бригадой собирали общий стол из того, что каждый приносил из дома, обычно это была банка консервов или жареная колбаса, – «Докторская» или «Молочная» которая продавалась в буфете нефтекомбината у проходной. Сахар, заварку для чая, картофель, лапшу и соль приносили по очереди и хранили всё в металлическом ящике под замком, вместе с посудой. Такие ящики были у каждой бригады. Готовили ужин все, – сегодня я, на следующую ночь Вася и так по очереди.

Как-то – в начале смены, Семён Петрович приняв вахту, зашёл в операторскую, волоча за собой мёртвую собаку.

– Ты зачем приволок дохлятину? – спросил его Вася.

– Это, Вася, не дохлятина, а шапка, – ответил Лавренёв. – Машина её задавила, я освежую, шкуру выделаю и шапку сошью, а потом на барахолку. Махом купят. Вишь, какая необычная расцветка. – Семён Петрович сунул собачку под нос Ключкину.

– Ну, ты того, осторожнее! – возмутился Вася, затем как-то необычно посмотрел на Лавренёва и громко проговорил. – А чё это ты вдруг, ни с того, ни с сего пешком потёпал? Ездил, ездил на автобусе от проходной до самой установки, а как стемнело, так пешочком пошёл. Думается мне, мужики, – посмотрев на членов бригады, – что Лавренёв уже давно собачку-то приметил, вот и порешил её. Что-то не видно, чтобы её задавила машина. Она чё дурная чтобы счёты с жизнью сводить? И шофера по территории ездят тихо. Нет, тут что-то не то!

Бригада воззрилась на Лавренёва, ожидая от него объяснений на обвинение выдвинутое Ключкиным.

– Вы чё это, мужики! Поверили трёпу Ключкина Я пешком-то пошёл потому что рано пришёл, что, думаю, стоять, да ждать автобус, когда можно спокойно пройтись прямиком до установки, а не ехать в давке.

– Днём-то тебе давка нипочём, а тут вдруг сдавили тебя. И вообще, – у Васи в голове промелькнула какая-то мысль, что проявилось в блеске его глаз – Братцы, так он нас всё время собачатиной кормил. То-то я удивлялся, почему у него сало какое-то тощее. Он собачек, верно, по ночам ловит, шкуру, значит, себе на шапки, а нам сало собачье. Ах ты, паразит… ты, паразит!

Лавренёв опешил и часто заморгал глазами, потом собрался с мыслями и спокойно проговорил:

– Давай, давай, трепись! Молоти языком, он без костей. И вообще, мужики, – обращаясь к бригаде, – Вася у нас, что угодно нагородит, лишь бы вы не ели моё сало. Один на него нацелился! Вспомните, как он его молотил… за ушами трещало!

– Трещало… как бы ни так! – с ухмылкой ответил Ключкин. – С чего оно трещать-то будет, сухарь что ли? Сало, оно и есть сало, ничего в нём необычного нет. Только вот скажи нам всем, пошто оно у тебя тонкое, как вовсе и не свиное, и белое уж очень… такое на базаре не продаётся. На базаре оно жёлтое, толстое и шкура у него толстая и с щетиной, а у тебя шкура тонкая и жуётся хорошо, так не бывает. Вот!

– Ну, шкура конечно, не у меня, у меня кожа, а у моей свинушки. А чистая и тонкая, потому как не держу я свиней год, а всего полгода… и кормлю не одной картошкой, а ещё и хлебушком, так как для себя содержу животину, а не для продажи. А ты, Вася, сало больше не ешь, что я приношу, а то ненароком в собачку превратишься. То, что тявкать будешь, так к этому все уже привыкли, а то, что шапка из тебя никудышная выйдет, так это как пить дать. В тебе одно говно, а шерсти пшик.

– Не очень-то и хочется твоего сала. Все люди как люди, кто колбасу, кто кусок мяса или курицы, а ты вечно сало тащишь, смотреть на него уже тошно. А то, что ем, так жрать-то хочется, вот волей-неволей и приходится есть твоё сало… и с закрытыми глазами, чтобы, значит, не полоснуло с него. Вот уже, – Вася провёл ребром ладони по шее, – где сидит твоя собачатина. Сам-то своё сало не ешь, давно обратил на это внимание. Всё норовишь мясо или курицу ухватить вилкой. Пошто так? Объясни народу!

Лавренёв стоял, хватал воздух ртом и не знал, что ответить. На помощь пришёл Гудзь.

– Мужики, вы чё это? Ни с того, ни с чего, на ровном месте перебранку устроили, – и непосредственно к Лавренёву. – Семён Петрович, а вот скажи, ты, где у свиньи сало вырезаешь? С живота или с жопы? И как, долго то место заживает?

Лавренёв воззрился на Николая Павловича, потом сглотнул застрявший в горле комок и с хрипотцой проговорил:

– Ты о чём это, Коля?

– Ты же сам рассказывал, что заваливаешь своего хряка, вырезаешь у него кусок сала, а потом зелёнкой.

Бригада грохнула от смеха.

– Вы чё, мужики? – переводя взгляд от одного на другого, проговорил Гудзь. – Он же сам рассказывал, вот я и поинтересовался. Больно наверно свинье-то.

– Ну, ты отчебучил Николай Павлович, – вытирая заслезившиеся от смеха глаза, – с живой свиньи сало. Это я слышу впервые, – проговорил Воронцов. – Ладно Витёк бы спросил, ему позволительно, он у нас самый молодой в бригаде и можно сказать человек не гражданский, а ты-то откуда такую муть выкопал? Вроде четвёртый десяток разменял, а ума, – постучав костяшками руки по своей голове, – ни бэ, ни мэ, ни кукареку!

– Ты вечно со своими подколками, Аркадий Палыч. Сам же, спрашивал Лавренёва. Расскажи, да расскажи, откуда сало со свиньи вырезаешь?

– Так разве ж я говорил, что с живой свиньи-то? Я же имел в виду уже зарезанную. А вообще-то хватит мужики, повеселились и буде. Работать надо, – и к Лавренёву. – А ты, Семён Петрович, собаку-то убери отсюда, у себя в насосной разделывай, да проверь горячий насос. В журнале написано, что подтекает он. Может быть, стоит перейти на резервный.

Все разошлись по своим рабочим местам.

В трёх тысячном году археологи нашли полосатую палку. Возник вопрос «Что это такое?» На него ответил древний старик «Жили на земле Ментозавры, они этой палкой деньги делали».

В моей жизни не встречались нормальные, честные менты. Все менты, с которыми меня сталкивала судьба, были хапугами и злобными сущностями. Вот ты, потомок, можешь подумать, что я сам та ещё «штучка», но не торопись с выводами, послушай, что сейчас расскажу.

В этом рассказе я не буду возвращаться в моё далёкое прошлое, в котором менты оставили чёрный отпечаток, сделаю всего лишь тридцать шагов назад, где один шаг один год. Мысленно возвратившись в 1990 год, начну подъём по ступеням календарной лестницы, на которой буду делать краткие остановки с описанием их в контексте поднятой темы – ментовской, и так до дня сегодняшнего.