Юлия Ковалькова - ~ А. Часть 2. Найти тебя

Никогда не пробовали снять ксерокс с черно-белой фотографии? То, на что я сейчас смотрю, очень похоже на результат ксерокопии, но штука в том, что это изображение было снято не с фотографии, а с газетного листа. Дело в том (в современных бумажных таблоидах этого нет), что в тех, еще старых газетах, какими в 90-е были «Известия», «Труд» или «Правда», снимки были зернистыми из-за плохого оттиска печатного станка и качества бумаги. Откуда я это знаю? А очень просто: на журфаке, где я училась, обучают искусству писать, а для этого надо много читать, и ты, нарабатывая свой стиль, просматриваешь сотни статей, заметок и фельетонов, и все они за пять лет учебы настолько впечатываются тебе в подкорку мозга, что ты при желании можешь опознать даже оригинальный кегль газеты. Откровенно говоря, очень хочется вытащить фотографию из рамки и посмотреть на нее поближе, но это уже запрещенный ход (не я вкладывала фото в рамку и не я хозяйка этой квартиры), так что я, хоть и с сожалением, но возвращаю снимок на место и даже закрываю дверцу шкафа. В последний раз смотрю на мальчика, пытаясь увидеть в нем сегодняшнего Арсена, и не могу: перед глазами стоит мужчина, который спит сейчас в другой комнате, и я чувствую его лучше, чем ребенка на фотографии. Просто я наконец прочитала его, как и он меня: у него спокойное и сильное сердце, которое умеет любить и беречь. А значит, самое время вернуться к нему и сделать то, что позволит нам окончательно расставить все точки над «i» и, быть может, пропустит нас в завтра.

Выхожу из комнаты и иду к спальне. Застываю на пороге: там, в комнате, сумерки, прореженные желтым светом фонарей, проникающим в спальню с улицы, и тихое, ровное дыхание спящего мужчины. Подхожу к кровати и присаживаюсь на нее. Смотрю, как Арсен спит, как его ресницы дрожат, как лицо упрямо уткнулось в подушку. Взъерошенные волосы, тепло расслабленного тела, но что-то подсказывает мне, что он сейчас притворяется, и Сечин, помедлив, открывает глаза. Покосился на меня из-за плеча, прищурился, перекатился на спину, повозившись, неторопливо устроил подушку поудобней у себя под головой и медленно заложил руки за голову, продолжая глядеть на меня так, словно спрашивал, и какого мне снова надо?

Очень сложно сделать шаг первой, если этот шаг настоящий и искренний, но я все-таки упрямо протягиваю руку и осторожно провожу кончиками пальцев по его груди – так, что у меня самой мурашки по коже. Сечин раздраженно прикусывает губу, но тут же выпускает ее из захвата зубов и продолжает следить за тем, как я медленно веду пальцы по его плоскому животу, который от моих прикосновений тут же напрягся, продвигаясь ниже, к его бедру, обтянутому мягкой тканью джинсов. Но едва лишь я делаю пальцами почти неуловимое движение вбок, как Арсен молниеносным движением перехватывает мое запястье. Сдавил его так сильно, что теперь вздрогнула уже я.

– Саш, больше никаких игр. Я все-таки живой, – тихо и отчетливо говорит он, но я все-таки слышу в его голосе горькую иронию.

– Я больше ни во что с тобой не играю. – Покачав головой, наклонилась к нему, закрыла глаза, погладила его губы губами. Но отдаваться поцелую Сечин не спешил: он просто позволял мне его целовать – правда, лишь до того момента, пока я легко, но недвусмысленно не прикусила его нижнюю губу, предлагая все-таки пустить меня внутрь. Медленно, словно нехотя ответил, ответил еще раз, но уже сильней. Внезапно сел, потянул меня к себе за руку, жестко и жадно смял губами мой рот, и я задохнулась, когда он, также резко оборвав поцелуй, обхватил ладонями мое лицо и, водя по моим щекам большими пальцами, заглянул мне в глаза. Казалось, эта минута никогда не закончится.

– Что? – прошептала я.

Он, не отвечая, покачал головой и вдруг дернул узел халата. Халат кособоко съехал с моего плеча, Сечин рывком развел, почти раскидал его полы в стороны, полностью обнажая мою грудь, за руку потянул на себя, помог мне забраться на него, оседлать и, обхватив меня за бедра, погрузил лицо в ложбинку между моих грудей.

– Знаешь, за то, что ты пару часов назад попыталась тут выкинуть… Я думал, я тебя убью. Или просто не дам тебе кончить, – помедлив, признается он, потираясь об меня носом и, запустив руки под халат, поглаживает мою спину.

– Знаю, – тихо говорю я. Перебирая его густые короткие мягкие волосы, перевожу взгляд на окно. Странно, но сейчас между нами впервые возникло то удивительное чувство близости, когда ты без слов понимаешь, что испытывает другой человек. И становится совершенно не ясно, откуда вообще бралась эта враждебность. От недоверия? Собственный жизненный опыт нас придавил? Или мы так проверяли на прочность друг друга? Я ведь даже не попыталась услышать его, спрятавшись за своё прошлое с Игорем, как за баррикады.

– Знаешь, я гуляла по твоей квартире, – помолчав, признаюсь я.

– И? – Он поднимает голову.

– Скажи, ты был здесь счастлив? – Провожу пальцами по его лицу, пытаясь разгладить морщинки, внезапно набежавшие в уголках его глаз.

– Почему «был»?

«Нет, он все-таки неисправим…» Но то, что раньше вызывало обиду или агрессию, теперь вызывает только улыбку, и я, целуя его в губы, шепчу:

– Я больше не хочу с тобой воевать.

– Мы больше не будем, – помедлив, обещает он и возвращает мне поцелуй.

Через минуту халат валяется на полу вместе с его джинсами, а мы отчаянно занимаемся любовью. Лежа под ним, я цепляюсь за его плечи с линией четко обозначившихся мышц, пока он изводит меня быстрыми, жалящими поцелуями. Но в тот момент, когда я пытаюсь поймать его рот, отводит лицо в сторону, и, нависая надо мной на руках, с улыбкой смотрит, как я, застонав от разочарования, изгибаясь, сама тянусь к нему. Опустившись на меня, с силой проводит ладонью по моему телу и закидывает мою ногу себе на поясницу. Его пальцы быстро и бережно обводят мое лицо, погружаются в мой рот, и я чувствую на своем языке их солоноватый вкус. Скользя подушечкой пальца по моему языку, жадно целует меня, и от этих ощущений мы оба одновременно постанываем. Но его рука упрямо возвращается мне на бедро, сжимает его, и я вскрикиваю, когда его влажные пальцы, спустившись вниз, начинают нежно и бережно скользить по моей промежности, готовя меня к слиянию.

– Детка, – ласково шепчет он, пока я, тихо постанывая, пытаюсь обернуть свою щиколотку вокруг его ноги, ощущая его возбуждение. Кровь пульсирует в висках, сердце бьется, как сумасшедшее, и я слышу, как так же часто и гулко бьет его сердце и как тяжело дышит он. Зову его, и при звуках своего имени он стонет, трется щекой о мою щеку и находит мои губы. Ладонь сжимает грудь, начинает терзать сосок, пока я рывками, тяжело дыша, стягиваю с него его черные люксовые трусы, ухитряясь помогать себе коленом и стопой ноги. Секунда – и он впечатывает рукой одно мое запястье в матрас, но его плоть уже в плену другой моей ладони. Горячий, тяжелый, и пальцы просто невозможно сомкнуть. Балансируя на руках, он выгибается, хрипло стонет и, прижавшись лбом к моему лбу, глядит, как я ласкаю его.