Юлия Ковалькова - ~ А. Часть 2. Найти тебя

– Мы с тобой в машине что-то не до конца не выяснили? – с ироничной насмешкой интересуется Сечин. И кажется, еще немного, и он напомнит мне своим не терпящим возражения тоном, кто кого бросил, и почему наша история с ним закончилась.

Подавив вздох, переступаю порог. Позади слышится звук шагов, хлопок двери и визг молнии – Сечин, видимо, расстегивает куртку. Посмотрев на прихожую (плитка, темное дерево и безупречный порядок), я оборачиваюсь. Арсен, успев освободиться от верхней одежды, стоит ко мне спиной и деловито отряхивает куртку от снега. Темно-серые джинсы, узкие бедра, прямая спина, серый кардиган и футболка, но плечи по-прежнему напряжены, хотя он неторопливо развешивает куртку на «плечиках». Почувствовав мой взгляд, косится на меня:

– Тебе помочь?

– Нет, спасибо, я сама. – Начинаю возиться с кнопками куртки. Сечин, промолчав, плюхается на банкетку, скидывает ботинки, в которые отправляются и его носки, и узкой изящной стопой нашаривает на полу мокасины. Натянув их, встает и, ловко меня обогнув, подходит к шкафу-купе. Поддергивает на коленях джинсы, садится на корточки и начинает чем-то шуршать и греметь на нижних полках. Приподнимает голову, задумчиво смотрит на мои кроссовки и сухо интересуется:

– У тебя размер тридцать семь?

– Тридцать шесть с половиной, – отвечаю я, думая о том, что если он сейчас предложит мне женские тапочки, то я закричу. Или сорвусь. Или вообще, развернусь и навсегда уйду из этого дома.

– Нда, проблема… Ладно, попробуй вот эти.

Моргаю, когда мне под ноги с легким шелестом падают мужские шлепанцы. Кожаные, новенькие. Даже с ценником.

– Да я в них утону, – усмехаюсь я, чувствуя, как меня отпускает.

– Других все равно нет, – Сечин пожимает плечами и поднимается, зависая надо мной. Снимаю куртку и тянусь к вешалке, рассчитанной явно не на мой рост. – Я повешу, – избегая касается меня, он перехватывает мою куртку и набрасывает ее на «плечики». – Саш, – переводит непроницаемый взгляд на меня: – Видишь комнату справа? Я тебе там постелю. Ванная прямо, она запирается. – Многозначительная пауза, как очередной намек на то, что он не собирается меня домогаться. – Полотенце в ванной, в шкафу, на верхнем полке. Сама найдешь? – Ждет, когда я кивну. – Теперь второй вопрос: ты завтра утром в «Бакулевский» отсюда поедешь или сначала заедешь к себе?

– Отсюда, – говорю я, поскольку от его дома ехать до «Бакулевского» ровно пятнадцать минут, а от Олимпийского проспекта, где живу я, два часа с лишним.

– Тогда можешь вещи в стиральную машину закинуть, они до утра высохнут.

«Намек на то, что от меня пахнет больницей?»

– А я, простите, что надену? – злюсь я.

– Ну, я для тебя что-нибудь поищу.

– А что, у тебя есть женские наряды? – Я все-таки включаю Аасмяэ.

– Нет, от них в доме слишком плохая аура, – огрызается Сечин, чем окончательно напоминает прежнего Арсена Павловича. – Следующий вопрос: что предпочитаешь на ужин? Есть мясо, рыба… – начинает перечислять все, что есть в его холодильнике.

«Можно подумать, что я в таком состоянии вообще могу есть», – думаю я и отвечаю:

– Спасибо, но я ничего не буду.

– Вегетарианка? – он ухмыляется.

– Нет, журналистка. Нам после шести вечера категорически питаться нельзя, а то мы в кадр не влезем.

– Ладно, тогда ограничимся бутербродами, – отрезает Сечин, всем видом напоминая мне, что принудительное питание никто не отменял, и либо я буду есть сама, либо он запихнет в меня бутерброд силой. – И последний вопрос… – он задумчиво глядит на меня, – может, все-таки выпьешь успокоительное? В принципе, еще можно сделать укол, но я не знаю, какие у тебя противопоказания.

– Прости, но ролевые игры в медиков – не моё, – выстреливаю в него я.

– Очень смешно, – хладнокровно кивает Сечин. – Ладно, иди, отдыхай. Располагайся, осматривайся. Примерно через полчаса будет ужин.

Не успеваю предложить ему помощь на кухне, как Арсен разворачивается и быстрым шагом уходит от меня в крайнюю слева комнату. Дверь за ним захлопывается, и, похоже, что там, после «Бакулевского», его святая святых – или место, где он собирается от меня прятаться.

Оставшись в одиночестве, без сил приваливаюсь к дверце шкафа. Хочется смеяться и плакать. Давлю истерический смешок, машинально рассматриваю однотонные стены его квартиры, закрытые от меня двери комнат, высокий, идеально выведенный потолок. Чужой дом. Чужой мужчина… Детали интерьера даже не отпечатываются в памяти, когда я иду искать ванную. Толкаю первую по периметру дверь, и тут до меня доходит, что вообще представляет собой эта квартира. Огромный метраж ухоженного и явно дорогого жилья – одна ванная чего стоит. Замерев на пороге, рассматриваю результат чей-то светлой дизайнерской мысли. Хром, стекло, на полу и на стенах серая плитка, которая облицовывает белый круглый матовой потолок со спотами. При этом в ванной находится белое угловое джакузи (мои поздравления Сечину), душевая кабина, стиральная машинка с вертикальной загрузкой и единственный шкаф, о котором упоминал Арсен.

Захлопываю за собой дверь и направляюсь, но не к шкафу, а к умывальнику. Оперевшись ладонями о его пластиковые борта, долго изучаю в зеркале свое лицо. «Так что ты там собиралась делать, соблазнить его? – с иронией спрашиваю у себя я. – Да ты с ума сошла, девочка моя, и все, что тебе сейчас надо, это отмыться от больницы, завалиться в кровать, натянуть на голову одеяло и проспать, как убитая, восемь часов, чтобы очнуться уже в завтрашнем дне, когда ты приедешь в „Бакулевский“ и увидишь Данилу».

«А Сечин?»

«А Сечин пусть делает все, что он хочет».

Спустя пять минут я уже стою в ванной, опираясь ладонью о холодный кафель стены. Закрыв глаза, нежусь от ощущения каскадов теплой воды, стекающих вниз по моей шее, груди, чтобы соединиться в единый поток на животе и бедрах.

– Саш? – вежливый стук в дверь.

– Что? – поднимаю голову и убираю напор воды. Дверь в ванную комнату не заперта, но он все равно не заходит.

– Саш, я тебе постелил. Только подожди, пока я тебе в спальню не принесу кое-что из одежды.

«Можешь не напрягаться», – с ожесточением думаю я и выключаю воду. Насухо вытираюсь и, обмотавшись полотенцем, босиком выхожу в коридор. Покрутив головой, соображаю, какую комнату имел в виду Сечин, когда говорил, что «он мне постелил». Заглядываю в ту единственную, где горит свет. Сразу с порога в глаза бросаются большая двуспальная разобранная кровать с темно-синим постельным бельем, прикроватная тумбочка с лампой, выводящей из-под абажура на стены и кровать теплый оранжевый свет, большой, в шесть секций, застекленный шкаф с книжными полками – и полукруглое кресло, на спинке которого висит зеленый махровый халат. Мужской. Его.