Юлия Ковалькова - # Партия

– Добрый день, – здоровается она.

– Добрый, – говорю я.

– Ой, а это не вы вчера мне звонили? Я по голосу вас узнала, – девица улыбается.

– Да, – легко втягиваюсь в этот необременительный флирт я. Лариса опускает ресницы, а позади меня раздаётся тяжкий вздох. Бросил быстрый взгляд из-за плеча: Павлова раздражённо перекладывает тяжёлый букет из правой руки в левую, после чего поджимает губы и решительно выступает вперёд.

– Ларочка, с «именинником»! – Отделив от роз букетик поменьше (и как это я его не заметил?), Павлова вручает подношение секретарше. – Ты прекрасно выглядишь, – шепчет она девушке, упирая на небрежное «ты».

– Спасибо. Ой, как приятно. – Ловко подхватив цветы, Лариса изгибается, отчего её юбка с разрезом поднимается выше положенного, обнажая кромку чулка стройной ноги, и кладёт букетик на стол. Оценивающе пожевав губами, прячу руки в карманы брюк. Перехватив мой взгляд, Павлова морщится, а Лариса, грациозно покачивая бёдрами, устремляется к дверям с табличкой: «Генеральный директор». Поглядывая на меня, согнула указательный пальчик и трижды стукнула в дверь.

– Да! – пророкотало из-за двери. Лариса нажимает на ручку:

– Петр Васильевич, к вам гости. Из Москвы.

– Ну так приглашай!

– Прошу! Директор вас ждёт, – сладко щурит глаза Лариса.

Переступив порог, я быстро осматриваюсь. На мой взгляд, обстановка комнаты может многое рассказать о владельце. А что, по-вашему, говорят однотонные стены, светлый недорогой ламинат, аккуратные белые рольшторы, ещё советский «кожаный уголок» (диван и три кресла, расставленные вокруг овального низкого столика) и фотографии – бесчисленные изображения людей, среди которых центральное место отводится кряжистому седому мужчине, которому вручают то кубок, то приз, то диплом? При виде нашей группы человек, изображённый на снимках, поднимается из-за стола и шагает к нам твёрдой поступью хозяина земли русской.

«Так вот ты какой, всемогущий директор завода, – думаю я, – человек старой закалки, но виски, тем не менее, пьёшь… Ладно, знаю, как поладить с тобой».

– Пётр Васильевич, это Александр Владимирович, – поёт Лариса.

– Вижу, – Ивантеев поднимает руку, но вместо того, чтобы протянуть мне ладонь, расплывается в радушной улыбке и вытягивает из-за моей спины Павлову:

– Наталья Борисовна! Вот кого всегда рад видеть.

Лариса морщит носик, но послушно изображает позу «хлеб-соль». «Балерина» делает изящный шажок вперёд, ловко переплетает ноги (и что за привычка дурацкая?) и протягивает Ивантееву букет роз.

– С днём рождения, долгих лет, счастья и здоровья! – бодро начинает она.

– Ух ты как! Ну, спасибо… – Ивантеев на секунду прижимает к себе Павлову. «Балерина» тут же бросает на меня быстрый взгляд, который я перевожу как: «Ну что, съел?»

«Это мне за Ларису», – соображаю я. Ухмыляюсь. Павлова тут же вздёргивает вверх подбородок. Впрочем, наши забавы заканчиваются, как только Ивантеев, освободившись от роз, поворачивается к нам с Вадимом.

– А?.. – хмурится он, вопросительно глядя на Павлову.

– А это руководство Конторы. – Павлова всё-таки вспоминает о своих обязанностях и представляет нас директору. Задумчивый, оценивающий взгляд Ивантеева прокатывается по мне, потом по нарядной коробке в руках Шевелёва. При виде «сюрприза» в глазах директора появляется неподдельный интерес, который он тут же прячет за белёсыми ресницами.

– Рад знакомству, – и Ивантеев решительно подаёт мне ладонь.

– Взаимно. И с днём рождения, – подлаживаясь под его тон, отвечаю я. Рука у директора крепкая, цепкая и мозолистая. И это прикосновение почему-то вызывает в моей памяти одно почти забытое, почти стёртое временем воспоминание…

Это было десять лет назад. Мне – двадцать пять. Через два дня я уезжал в Париж.

– Меня не будет два года. Всего два года, папа! – Я в новеньких кроссовках и модных джинсах расхаживаю по скрипучим половицам старого родового дома. Отец, подперев кулаком подбородок, неодобрительно следит за мной. – Это – мой шанс. Ну, как ты не понимаешь? На собеседовании были десятки людей, а взяли меня. Тебе бы радоваться за меня, а ты…

– Это ты, Сашка, не понимаешь! – сердито обрывает меня отец. – Покумекай своей головой: у тебя родители – и оба «сердечники». О чём ты вообще думал, подписывая этот контракт?

– О чём? Да о вас с матерью! – Развернувшись, я утыкаюсь взглядом в отцовскую переносицу, чтобы не видеть его острых глаз. Синих. Жёстких. Непримиримых.

– И что же ты думал о нас, м-м? – Отец изгибает бровь.

– Как вас из этой дыры вытянуть! Папа, погляди вокруг, как вы жили? Что вы вообще видели? Твою железную дорогу? Продмаг, от зари до зари забитый местными алкоголиками? Раздолбанное пианино и танцы в доме культуры по выходным? А по большим праздникам – поездку за сто десять километров в Иркутск? Пойми, жить надо нормально. Для этого я и ввязался в контракт, потому что это – шанс. Шанс, один на миллион. Шанс выбраться из этой дыры. Шанс заработать и переехать в Москву. И я смогу, вот увидишь. У меня всё получится. Дай только время, и я…

– «Я»? Я, я, я… ты думаешь только о себе, Сашка. Впрочем, как и всегда.

Меня точно ударили под дых, и я захлебнулся воздухом:

– Что?

– Ты слышал, – зло отрезал отец. – Франция, Париж, Москва… Иллюзии всё дурацкие! Я думал, ты вырастешь и поумнеешь, а ты всё такой же, – и отец удручённо машет рукой.

– Папа!

– Всё!.. Разговор окончен. Я тебе всё сказал, а ты поступай, как знаешь.

Отец тяжело поднялся из-за стола. Аккуратно приставил стул к столу и ушёл, закрывшись от меня дверью. Отгородился от меня, как делал это всегда. А я, кусая губы от обиды, начал собираться в обратную дорогу. Провожать меня вышла одна мама. Покосилась на окна в кружевных стиранных занавесках, за которыми – она знала! – отец неодобрительно следит за ней. Притянула к себе мою голову.

– Не обижайся, Саша, – тихо попросила она. – Он любит тебя.

– Это он тебя любит, – горько усмехнулся я, – а меня он терпит. Я – его вечное разочарование.

Мама вздохнула, поцеловала меня в щеки и в лоб, заглянула в глаза:

– Ты только пиши почаще. Если звонить будет дорого, то просто пиши. А мы будем ждать тебя.

Тогда я не знал, что вижу её в последний раз. Я был в Париже, когда у отца случился инфаркт.

– Он не выживет… Я знаю… Приезжай попрощаться с нами, – прошептала мама.

– Мама, я… Мама, я! – Я ещё что-то кричал в трубку, но связь оборвалась, а мне захотелось завыть, ослепнуть, ударить себя – удавить за упрямство. За самолюбие. За то, что я знал, на что шёл, и всё равно сделал по-своему. Отец всегда говорил, что чем сильнее наши желания, тем страшнее за них расплата. Выскочив из офиса, я понёсся на стоянку такси. Сообразив, что на RER 7 7 От франц. Réseau Express Régional d’Île-de-France – сеть экспрессов региона Иль-де-Франс, система скоростного общественного транспорта, обслуживающего Париж и пригороды (произносится по французским названиям букв как эр-о-эр ). будет быстрей, слетел вниз по лестнице. Стоя в поезде, вцепившись в металлический поручень, глядя в тёмное окно, я молился первый раз в жизни.