Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 1

Но я всё равно пошёл за ней, чтобы убедиться, что она добралась до дома нормально. Поговорим завтра, когда она остынет и поймёт, что ничего преступного я не сделал. Я видел, как она забежала в подъезд, как наверху включился свет в её комнате, только после этого, постояв немного, я ушёл домой.

Но мне не спалось в эту ночь. Во-первых: возобновились безмолвные звонки, к первому и даже третьему я подскочил, думая, может быть это Лёля, но – нет и нет.

Я забрал телефонный аппарат в свою комнату и всё же дед пришёл осведомиться:

– Что у тебя происходит? Кто звонит всё время?

– Дуры какие-то, трубку бросают.

– Так отключи телефон. Два часа ночи, хорошо, воскресенье завтра.

– А если Лёля позвонит?

– Спит давно твоя Лёля, – досадливо пробормотал дед, запахивая кофту, что натянул поверх своей «спальной» футболки, – чего ей звонить среди ночи? С ума-то не сходи. Ложись, давай!

– Мы поссорились. И она… она беременная, – я посмотрел на деда снизу вверх, садясь на так и не разобранной постели, ожидая от него какой-нибудь мудрости.

– Чего?! – у деда вытянулось лицо, и остатки сна улетучились из его глаз, – доигрались, стало быть.

Он сел рядом со мной, вытянул губы трубочкой, подняв домиком брови.

– Н-да-а… дела-а… – протянул он, выдохнув. – А чего поссорились-то, – он посмотрел строго, – ты сказал что-то? Обидел её?

– Да она сама, кого хочешь, обидит! – вспыхнул я. – Замуж не хочет за меня.

Дед покачал головой, усмехаясь:

– Ох, пацан ты сопливый. Чего ей хотеть за тебя замуж? Кто ты есть? Даже не студент ещё, – он посмотрел на меня уже мягче. – Ты… вот что, папаша, новоявленный, спать ложись. Завтра, простит тебя твоя прекрасная Лёля, помиритесь, заявление в ЗАГС подадите, куда она теперь денется от тебя, раз залетела.

Дед опять усмехнулся, поднимаясь:

– Но, вообще-то… Вообще-то, ты даёшь, однако, брат: вылупиться не успел, а уже своего ребёнка заводишь. Ох, Лёшка… Не вздумайте только с институтом опять такой финт сделать как в том году, иначе, что делать-то, всю дорогу в санитарах ходить будешь, а школьную золотую медаль себе на грудь повесишь. Санитар с медалью. Как дворники при царском режиме.

– Дед… – пробормотал я довольно жалко, впрочем…

– Что, «дед»? Дети – дело хорошее, конечно, но почему вы не подумали, как вы растить ребёнка будете? На нас стариков повесите, ведь, с родителей ваших толку-то нет…

Он сказал ещё что-то в таком же роде, укорял меня за легкомыслие и неосмотрительность, понимая, впрочем, что разговор и запоздал уже, да и раньше не был полезен. Всё равно я был бы таким же неосмотрительным.

А я лежал после в темноте и думал, до чего я рад, что Лёля беременна, тут дед прав, теперь она никуда не денется от меня. Я почему-то был уверен, что то, что у нас будет ребёнок навсегда прилепит её ко мне, хотя и её и мои родители что-то не очень «прилепились»… Но разве у кого-нибудь могла быть такая любовь как у нас? Конечно, нет!

Но потом я вздрагивал, чувствуя сердце во всём теле: а вдруг она меня не любит?

Или сегодня разлюбила? Может это пушкинское: «чем меньше женщину мы любим…» с Лёлей работает наоборот?

Я заснул только к утру. Утром меня не будили рано, но к полудню всё же подняли. Я тут же взялся звонить Лёле, однако никто не отвечал. Как такое могло быть? Я пошёл к ним домой. Никто не открыл, вообще, по всему судя, никого не было. Я вернулся домой. Тревога и беспокойство раздирали меня на части. Чем больше проходило времени, тем больше я чувствовал, что Лёли не просто нет дома, что что-то произошло…

Я не ошибся, вечером позвонила Вера Георгиевна и сказала, что Лёля в больнице. Но идти не надо, на днях будет дома…

Когда я упала на этом чёртовом накате, то сразу почувствовала, что-то нехорошее случилось во мне. Будто что-то лопнуло, оборвалось. Но в тот момент я не думала, я могла только плакать, потому что чувствовала себя униженной, обманутой, глупой, брошенной…

Я заснула поздно, металась в кровати от своих обидных мыслей, от ревности, от тревоги, что Лёня меня не любит и не любил, это я глупая клуша, поверила и… и от отчаяния, накатывавшего на меня. Потом всё это отступало и я понимала, какая это глупость, что я внушаю себе… У меня будто была лихорадка, становилось то холодно, то жарко, я никак не могла найти себе места и покоя… что-то ещё, что-то на физическом уровне происходило со мной… К утру стало ясно, что я чувствовала ещё. Я проснулась от сильной боли в животе…

Пришла к бабушке в комнату и сказала как есть. Было поздно, шла кровь, ничего было уже не спасти…

Я несколько дней задержки размышляла, что же это со мной. Но, когда в одно утро проснулась от того, что меня сильно мутит, сомнений уже почти не было. Задержка была почти две недели, случайным это быть не могло. И всё же я хотела убедиться сначала, прежде чем сказать Лёне. Да и виделись мы в последнее время меньше, он бегал на репетиции, бабушка этот месяц не дежурила. Прежде чем сказать Лёне, надо было бабушке признаться или попросить на работе кого-то из врачей осмотреть меня, но это было невозможно – я до ужаса стеснялась. Пойти в консультацию к гинекологу – ещё хуже. Я несовершеннолетняя, ещё в милицию заявят, обязаны, небось…

Но все мои сомнения и размышления прервались вот этой глупой ссорой. Глупой, потому, что ревновать, с моей стороны, было так нелепо, что и не описать. Я сама же когда-то гордилась его талантами и даже успехом у девчонок. А тут повела себя как безмозглая курица, устроила сцену с этими пробежками по гололёду. Вот и добегалась…

Что в больнице делали со мной, я почти не запомнила, от боли мне застилало разум, а потом вообще сделали укол, и проснулась я с холодом на животе.

Но, главное, с пустотой и холодом внутри живота…

К ночи я отпросилась домой. Меня отпустили, благодаря бабушке. Только дома я позволила пролиться новым слезам…

Я слышала, как она плачет. Сразу не пошла, хотела дать вылиться полудетскому-полуженскому горю, надеялась, она уснёт после… Но она плакала и плакала, пора была вмешаться.

– Детка, – Лена, обняла меня, едва я коснулась её, продолжая сотрясаться рыданиями. – Что же ты не сказала ничего? Или не знала? Может ты что-то выпила, чтобы…

– Да ты что, бабуля?! – она отняла лицо и посмотрела на меня, моргая мокрыми ресницами.

– Ну-ну, – я вытираю слёзы с её щёк. – Нет и хорошо. Ты молодая, будут ещё дети. Или ты из-за… Может, Лёня… Он не обидел тебя?

Она затрясла головой и заплакала ещё сильнее, прижимаясь ко мне:

– Это я… Это я… Я обидела… приревновала его, ругалась, а он… – ревёт в голос.

– Ему сказала?

– Сказала… а потом… на льду упала, как… Будто нарочно.

– Лена, хватит плакать, не надо. Вы помиритесь, всё пройдёт. А ребёнок… Ты сама подумай: ну, ко времени сейчас тебе это было? Поступила бы, первый курс, Москва, общежитие…