Валерия Карих - Жена фабриканта

Особенно лишними и неуместными эти разговоры были сейчас, во время жаркой посевной страды. Нужно было думать прежде о том, какую пользу в хозяйстве может принести то, или иное происходящее рядом с ними житейское событие или природное явление.

Именно по этой причине, во время вчерашнего разговора с Бармасовым о зябликовских крестьянах, нежелающих выходить на господское поле, у нее возникла лишь одна возможная на тот момент практическая мысль, что это плохо для домашнего хозяйства и получения прибыли с будущего урожая. И вся ее душа, сколь ни была она романтична и сострадательна к крестьянам, возмутилась таким положением вещей.

Как так? Да, как они посмели? Бунтовать! Перестать трудиться? Невозможно им этого позволить! Сделать так, чтобы никогда не повторилось подобное!

А какие-либо другие, возвышенные просто никак не могли прийти ей в тот момент в голову. Потому что, как ни крути, а сама она также прочно и основательно вросла в быт своей семьи, как колесо хорошо смазанной телеги, ровно идущей за своей лошадью. И глубоко спрятанная поэзия ее женской души не беспокоила её: Ольга Андреевна жила в ладу с самой собой, не подозревая, что для настоящего счастья мало размеренного существования, что нужно найти еще что-то для осуществления своей мечты…

– Какова природа людская? А уж особливо, деревенская! А ты говоришь – подставь другую щеку! Дескать, прояви милосердие, и научи дочерей быть благодушными или юродствовать… Нет, так нельзя! Иное благодушие принесет человеку только вред и не пойдет на пользу. А люди таковы, что и эту, подставленную им щеку и ту норовят больней ударить и откусить. Да, только я не поддамся! – уверенно усмехнулся Иван Кузьмич, продолжая обнимать ее за плечи сильной рукой, – но вы, душа моя, всегда и во всем слушайте мужа-то! Да, убоится жена мужа своего ! А об этом деле не рассуждай. Не твоего ума дело о прибылях думать. Это мне решать – не тебе! – Серые глаза блеснули сталью. – Добавлять жалование не собираюсь! Не хотят работать на меня, пусть уходят. На их место придут другие, им и буду платить, – уверенно заключил Иван, допил чай и рывком поднялся со стула. Повернулся и снисходительно поцеловал жену в теплую макушку, будто маленькую девочку. Затем решительно направился к двери:

– Пойду, сосну немного. Вели Григорию подать мне обед в кабинет. И скажи Савелию, чтоб хорошо протопил баню к вечеру. В контору не поеду, в баню пойду, – Иван махнул на Ольгу рукой так, как бы отгонял от себя и ее и все остальные дела.

Она не успела ему ответить. Только поглядела в широкую, быстро удаляющуюся от нее спину. Хлоп! – За Иваном решительно и громко захлопнулась дверь. Разговор мужа с ней был закончен.

Пока глава семьи вплотную занимался делами фабрики и сельским хозяйством, у Ольги Андреевны находились другие, не менее важные и необходимые дела, связанные с ведением домашнего хозяйства. У нее, как и у мужа, было множество всяческих помощников и помощниц, часть из которых прибывала с ней из Москвы – француженка m-l Mari Bangui, которую в семье называли Марусей, работник Григорий, девица Дуняша и стряпуха Глафира. Другие работники нанимались поденно из местных. И в эту более обширную часть работников входили: Бармасов и два приказчика, ключница и одна приживалка, которая была старой нянюшкой Ольги Андреевны – Акулина Саввишна, далее следовали два конюха Еремей (родной брат кухарки) и Савелий – последний числился еще плотником, дворником и истопником, и вообще – был мастер на все руки. Завершали обширный список работников телятница и два пастуха, постоянно жившие на скотной заимке. Хотя и была на постоянной службе у Ольги Андреевны такая многочисленная рать помощников и помощниц – без ее внимательного и придирчивого взгляда в хозяйстве все равно никак нельзя было обойтись!

Каждое утро вставала она с постели с колокольным звоном или криком петуха, и шла после заутрени выверенным курсом из дома на кухню, наказать кухарке, что той из еды и питья следует приготовить на сегодняшний обед и ужин. А ключнице же приказать, что в наступающий день надо исполнить и отчитаться за то, что с утр и не сделано. И в особенности курс этот был строго выверен, если в доме в тот день намечался приезд гостей.

Следуя по коридору, будто императорский крейсер, строго означенным курсом, Ольга Андреевна распахивала все попадающиеся ей на пути двери комнат и кладовок и заглядывала в них.

Вот и сейчас, скомандовав невесть чего испугавшейся Дуняше бросить свои дела и проведать детей, с остальными работницами направилась обходить дом.

Попадая в комнату, Ольга окидывала все вокруг зорким глазом и четким командным голосом отдавала распоряжения маячившим у нее за спиной девицам, попутно проверяя, как быстро и слаженно движется в комнате начавшаяся уборка. Неповоротливая и недавно принятая на поденную работу местная двенадцатилетняя девчонка получила от хозяйки нагоняй за то, что встала столбом над ворохом белья в непонятных раздумьях. И именно в тот момент, когда надобно было уже хвататься за утюг и приниматься гладить этот огромный ворох! Другой бестолковой бабе досталось за то, что в горшках для цветов, плотно стоящих на подоконниках, она не успела вовремя обрезать пожелтевшие стебли, разрыхлить землю и полить цветы. А пыли- то, пыли сколько было на подоконниках! Возле ее драгоценных горшков с цветущими любимыми желтыми, белыми и красными бегониями? Просто, ужас! Впору, самой хвататься за тряпку и вытирать.

В гостиной Ольга Андреевна провела пальцем по полированной крышке рояля и строго нахмурила брови, после пальца осталась дорожка. Можно было рисовать на крышке, как по холсту. А в одной из массивных хрустальных ваз, стоящей посредине стола на красной бархатной с желтой бахромой скатерти, цепкий взгляд хозяйки выхватил – о, ужас! – лежащую на дне, кверху лапками, дохлую муху. Да и сама хрустальная ваза не блистала кристальной чистотой, когда Ольга Андреевна подняла ее и посмотрела через нее на свет.

В другой комнате высоко в углу, почти на потолке, ею была подмечена свисающая паутина, а стекло на окнах и сервантах не скрипело при проведении по ним хозяйкиным пальцем.

И еще множество всяческих упущений и ужасно неправильных действий работников и работниц подметил по пути следования зоркий взгляд Ольги Андреевны.

Дойдя до передней, она приказала вернувшейся из детской Дуняше остаться в доме и привести всё в порядок. А сама надела галоши, сняла с вешалки теплую душегрейку и, накинув на плечи, вышла во двор. В воздухе парило теплом и влагой от разрыхленной под посадку цветов земли.

В этот момент строгий хозяйский взор заметил, как мимо нее за амбаром, быстро прошмыгнули в кусты две крестьянские девицы, нанятые вчера на работу в огородах и одетые в старенькие залатанные тулупчики, перепоясанные толстыми веревками. Головы их покрывали темные платки, из-под тулупчиков болтались почти до земли коричневые суконные поневы. Ольга Андреевна строгим голосом окликнула их. Расспросив девиц, куда и по какой надобности она «спешат», хозяйка велела все бросить, никуда не бежать, а ступать к луковым грядкам, класть под них навоз и рыхлить землю. Напоследок, она сурово пригрозила бездельницам, что через час сама лично придет проверить, как они работают и что будет сделано.