Милла Генрих - Не сдавайся. Твой день придет

По коридору послышались шаги, и в кухню вошел незнакомый мужчина. Невысокого роста, небрит, в темной шапке, натянутой почти на глаза. Хотя на дворе лето. В темных джинсах и черной футболке.

Мурка ощетинилась, зашипела, быстро запрыгнула на подоконник и через секунду скрылась в окне.

«Предательница», – подумала я. Держа в руке сковородку с готовым омлетом.

Мужик приблизился, взял из моей руки вилку, намотал на нее омлет и почти разом засунул себе в рот. По-хозяйски прошел к чайнику и прямо из него стал запивать проглоченный завтрак.

– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что делать тебе дальше, – и сунул клочок бумаги мне в руки. Затем вышел из кухни, и я услышала, что хлопнула дверь в родительскую спальню.

Трясущимися руками я развернула сунутый клочок бумаги, на ней отцовской рукой было написано:

«Доченька, так случилось, что нашу с тобой квартиру я проиграл в карты. Геннадий Валерьевич Макрушин вручит тебе записку. Вот на его имя и надо будет переписать квартиру. Очень тебя прошу, не заявляй в полицию, вообще никому ничего не говори, иначе они не пощадят нас с тобой. Прошу тебя, доченька, перепиши квартиру. Очень люблю тебя и надеюсь, мы еще встретимся. Твой папа».

Я раз пятьдесят перечитала записку, в голове побежали бессмысленные мысли о сне. Может, я еще сплю, и мне надо проснуться. Если сон, то он фиговый. Может, розыгрыш? Еще раз прочла, что было написано в записке, нет, я не ошибаюсь, это почерк моего отца. Интересно, он живой или его пытали уголовники и заставили написать эту записку? И всем своим нутром почувствовала, что моя жизнь начинает с этой минуты превращаться в кошмар. И тихо сама себе прошептала:

– Доброе утро, Асенька! Вот тебе и подарок от любимого папочки в день совершеннолетия.

Первым делом я бы, конечно, пошла к Алевтине Ивановне попросить совета, но она с семьей уехала на все лето к своей сестре куда-то под Воронеж. И сейчас попросить помощи мне было не у кого. Каждый знакомый норовил меня обмануть, воспользоваться моей доверчивостью и вытянуть последние крохи, которые я зарабатывала, моя полы на почте. Что мне оставалось делать, только одно – дождаться, когда проснется Геннадий Валерьевич.

Наконец я пришла в себя и села на стул. В квартире стояла мертвая тишина, из комнаты не доносилось ни звука. И только сейчас я заметила, что почти не одета. Тишина резала слух, и я на цыпочках направилась в глубь квартиры, вошла в гостиную, эта комната у нас проходная, в ней было пусто. Я тихо подошла к родительской комнате,

приложив ухо к закрытой двери, прислушалась – ни одного звука, тихо открыла дверь в свою комнату и чуть не закричала. На моей кровати прямо на животе лежал голый уголовник. Этот гад, чью спину я сейчас разглядывала, бросил на пол свою грязную одежду и завалился на мою еще не заправленную кровать, уткнув свою лысую голову в мою любимую подушку, и вырубился. Комнату заполнил тяжелый мужской запах.

Весь день я боялась его разбудить, ходила на цыпочках, почти все время сидела в кухне и думала: что мне делать? К участковому бежать было бесполезно, с тех пор как посадили тетю Аллу, он часто заходил ко мне и все время норовил меня лапать своими толстыми пальцами, не лучше дяди Гриши. Потом я перестала открывать участковому дверь, иногда у него получалось каким-то образом дверь открыть, тогда я быстро перелезала через балкон к Алевтине Ивановне, благо наши балконы были почти смежные, и отсиживалась там, пока он не уйдет. В поселке его никто не любил, по выходным он ходил по квартирам и собирал дань, типа за то, что он нас всех охраняет. И с годами ему в поселке каждый был что-то должен.

К вечеру голова опухла и раскалывалась от напридуманного в ней невесть чего. Но бежать мне действительно было некуда, да еще и без денег. Прикрыла в кухне дверь и решила отвлечься, сварить себе что-нибудь поесть. За весь день я даже голода не чувствовала, а теперь в животе громко заурчало, и кто знает, когда зэк проснется, что будет дальше, может, вышвырнет меня из дома. И куда я подамся, деньги закончились, а получку еще почти неделю ждать. Оглядела свой холодильник и решила сварить плов, как и задумала еще вчера. Полного казанка плова мне хватит на три дня точно, а там остается еще два дня до получки, потом можно еще что-нибудь сварить, благо есть вермишель, лук да пара картофелин.

Видно, запах плова дошел до уголовника и разбудил его. Он толкнул дверь, и она распахнулась, ударившись о стену.

– Молодец, краля, что жрать сварила! – сиплым голосом произнес он.

Я же от страха подпрыгнула со своего места, и вилка вылетела из рук на пол. Стояла перед ним как истукан и боялась шевельнуться.

– Че ты соскочила? Боишься, что ли, меня? – а сам поставил казан на стол, поднял с пола мою вилку, вытер ее об мой фартук, уселся на второй табурет и стал есть прямо из казана.

– Боюсь, – честно призналась я.

– Не бойся, будешь меня слушаться – не обижу, варишь неплохо, жаль, что мяса в каше мало, а так вкусно. Может, мне жениться на тебе, а? Чтобы не выгонять тебя с хаты.

– Что вы сделали с моим отцом? – еле слышно спросила я.

Он встал и вышел, через минуту занес небольшую сумку, вытащил бутылку водки и еще один клочок бумаги. Но сжал его в своем кулаке. Откупорил бутылку и сказал:

– Давай стаканы, отметим мою свободу.

Я молча подала один стакан.

– Че, брезгуешь со мной выпить?

– Я не пью, – подала свой жалкий голос.

– Садись! – приказал он и добавил: – Стакан еще один поставь!

– Я не буду пить, – уже громче произнесла я.

– А я сказал, будешь!

– Я правда не пью.

– И как это у такого мудака и алкаша, как твой папаша, непьющая дочь появилась? Или ты в завязке?

– Мой отец, может, и алкоголик, но не мудак, и не смейте его так называть.

Он наполнил стакан до краев и выпил залпом, мне стало еще страшнее, чем было утром.

– На! – и кинул мне еще один клочок бумаги, который сжимал в кулаке.

– Что это?

– Читай, заступница! Только папашу твоего никто и пальцем не трогал, у нас на зоне нормальным пацанам западло таких чмошников, как он, пальцем трогать.

Я дрожащими руками раскрыла записку, там опять отцовским почерком было написано:

«Любимая моя доченька, я хотел отыграть долг, чтобы квартира осталась тебе, и был уверен, что выиграю, но поскольку мне нечего было поставить на кон, мне пришлось поставить тебя. Прости меня, непутевого, я проиграл, теперь по бандитским законам ты принадлежишь Геннадию Валерьевичу Макрушину. Доченька, не беги в полицию, лучше подчинись ему, ведь все равно лучше него ты в нашем поселке никого не найдешь. А так он мужик неплохой. Если хоть капельку любишь меня, прошу тебя, подчинись ему, иначе меня убьют и тебя тоже. Твой любящий отец».