Лоретта Чейз - Герцог в сияющих доспехах

– Да мне нет дела до ее платья! – заявил Эшмонт. – В любом случае я его очень скоро с нее сорву.

– Ты же знаешь, каковы женщины, – возразил Рипли.

– Не похоже, чтобы Олимпия волновалась из-за таких пустяков.

– Подвенечное платье вовсе не пустяк, – заметил Рипли. – Мне ли не знать. Наряд моей сестры стоил больше, чем та кобылка, что я купил у Першора.

Сестры Рипли здесь не было: по словам Блэквуда, Алиса отбыла в Кемберли-плейс, одно из имений Рипли, чтобы ухаживать за приболевшей тетушкой.

– Вот занудство, – буркнул Эшмонт. – Терпеть не могу эти дурацкие церемонии.

Лорд Гонерби вышел из гостиной, спустя минуту вернулся и весело объявил:

– Прошу прощения за задержку! Какая-то неприятность то ли с подолом, то ли с оборкой. Я послал за шампанским. Почему бы нам не промочить горло, пока они там орудуют швейными иглами?

Через минуту в гостиной появился дворецкий в сопровождении лакеев, нагруженных подносами с бокалами шампанского.

Эшмонт осушил один за другим, не делая перерывов, три бокала.

Выпил и Рипли, но всего пару глотков, поскольку не до конца отошел от бурных событий прошлой ночи. Стареет, должно быть, если чувствует себя не в своей тарелке, оттого что не поспал лишний час-другой после карт и возлияний, за которыми последовала еще и ночная драка, а потом пришлось вызволять Эшмонта из передряги и доставлять домой.

Была и другая причина для воздержания: обязанности шафера, которые он на себя взвалил. Прошлой ночью в «Крокфорде» Эшмонт попросил – скорее настоял, – чтобы один из двоих опекал его на сегодняшней церемонии. Мало ли что: вдруг кольцо забудет, или разрешение на брак, или еще что-нибудь произойдет.

Блэквуд сразу отказался:

– Хватит с меня и одной свадьбы, своей собственной. На сей раз мне хочется просто веселиться и ни за что не отвечать.

Свалив ответственность на Рипли, «их бесчестие» ухмыльнулся и сделал ручкой, предложив приятелям отправиться по домам и хоть немного поспать.

Если Блэквуд и знал больше о страстном желании Эшмонта надеть кандалы, то виду не подал. Впрочем, у него и времени-то на разговоры не было: прошлой ночью Эшмонт болтал не переставая, и новости были для Рипли как гром среди ясного неба.

Прежде всего Эшмонт заполучил нареченную честным и благородным путем, то есть ухаживал, а потом сделал предложение. Другими словами, невеста не была беременна. Во-вторых, каким-то удивительным образом Эшмонт сумел убедить привлекательную, достойную и благоразумную девушку его ухаживания принять. Рипли мог бы поспорить на целое состояние, что во всей Англии не найдется ни одной благовоспитанной девушки в положении столь безнадежном, что согласилась бы на ухаживания Эшмонта – или чтобы ей позволила семья в том случае, если бы девица лишилась разума под действием наружности и обаяния его светлости.

Как упоминал сам Эшмонт в нечастых записках друзьям, хозяйки великосветских салонов запретили ему посещать их приемы. Дал знать его светлости, что его присутствие при дворе нежелательно, и король. Исключили его также из списков гостей большинство благородных семейств Лондона. Чтобы подобные меры применялись к герцогу, причем далеко не бедному, прекрасно образованному и весьма привлекательному, нужно было очень постараться.

Похоже, однако, что дорожки Эшмонта и леди Олимпии пересеклись несколько недель назад где-то в окрестностях отеля «Кларендон». Чья-то зловредная собака, невзлюбившая его светлость с первого взгляда, попыталась стащить с него сапог. Эшмонт, как обычно нетвердо державшийся на ногах, потерял равновесие, когда пытался стряхнуть с себя псину, и чуть не полетел кувырком на мостовую, прямо под колеса кеба, который мчался на бешеной скорости, как и все наемные экипажи.

«Но тут кто-то ручкой зонтика подцепил мою руку и дернул меня назад, – рассказывал он Рипли. – Как раз вовремя, потому что меня занесло и я не удержался бы на ногах. Собака тем временем лаяла как в истерике. Женский голос сказал «цыц» или что-то в этом роде, и она ткнула зонтиком в тротуар, на сей раз острым концом. И знаешь, псина заткнулась и убралась, поджав хвост! А потом хозяйка собаки спрашивает: «Вы в порядке, сэр?» Ее горничная что-то там бормотала – несомненно, хотела увести госпожу от меня подальше. Мне казалось, что я в полном порядке, но Олимпия оглядела на мою ногу, заметила, что сапог изрядно порван, сказала, мол, не ровен час, заползет какая-нибудь гадость, – а потом ошарашила: «Через минуту здесь будет моя карета, и мы отвезем вас домой». Так она и поступила, несмотря на ворчание горничной, кучера и лакея. Леди Олимпия Хайтауэр! Можно в такое поверить? Я бы не поверил. Часто ли мы ее видели – здесь ли, там ли?»

Да сколько угодно, подумал Рипли, вспомнив очень высокую девушку в очках, но отнюдь не уродину, с хорошей фигурой… нет, скорее – с очень хорошей фигурой. С другой стороны, девица эта из весьма уважаемой семьи, но, по слухам, книжный червь. С тем же успехом она могла бы нацепить на свою прекрасную грудь ярлык с надписью «яд», с черепом и скрещенными костями.

«Она была очень добра, – продолжал Эшмонт. – Не жеманничала, не пускала слезу – вела себя как ты или я. И должен признаться, это меня покорило. И мне было плевать на то, что заявил потом дядя Фред, когда я сказал ему о ней: что я ее недостоин, что она слишком умна для меня и прочее, что говорят, когда хотят послать подальше. «Так это ей решать, не правда ли?» – заявил я и принялся ее обхаживать. Титаническая работа, доложу я тебе, но в конце концов она ведь сказала «да», не так ли? А уж как вытаращил глаза дядюшка Фред, когда я ему рассказал! Даже хлопнул меня по плечу и воскликнул: «Ну, хоть какой-то из тебя толк в конце концов!»

Эшмонт ликовал, что хоть раз взял верх над своим интриганом дядюшкой, однако Рипли-то понимал, что лорд Фредерик Бекингем просто увидел некую возможность и выжал из нее все, что было в его силах. Сказать Эшмонту, будто он что-то не сумел или не сумеет, – верный путь заставить его сделать именно это.

Но, в конце концов, это не важно, коль скоро Эшмонт доволен, а девушка знает, на что идет, то есть должна знать, если так умна, как о ней говорят.

Беда заключалась в том, что свадебная церемония протекала не так гладко, как следовало: Эшмонту наскучило ждать, а заскучавший Эшмонт – это уже опасно.

Рипли бросил взгляд на Блэквуда, своего зятя: такого же смуглого и темноволосого, как он сам, но гораздо стройнее и привлекательнее, и Блэквуд направился в их сторону неспешным шагом.

– Не понимаю, что за проблема – платье, – кипятился Эшмонт. – Это же внизу, правда? Ну и пусть.

– А что, если она на него наступит и упадет лицом вперед? – заметил Блэквуд.