Ольга Есаулкова - Выбор Евы. Гастрольные истории. Любовь – тональность ля минор

– Белобородова!

Колени Евы дрогнули, и она чуть присела, как случалось всегда, когда она слышала голос Ивана Ильича. Иван Ильич никогда не орал на Еву, не ругал, осыпая проклятиями, как других учеников. Однако все время, пока она у него училась, и даже сейчас, когда бывший преподаватель уже не имел на ее жизнь и карьеру никакого влияния, Ева ощущала себя беспомощной и очень маленькой рядом с ним, хотя была даже выше, пусть и ненамного, рослого и плечистого Ивана Ильича.

– Как у вас жизнь, Белобородова? По-прежнему с серединки на половинку, в вечной субдоминанте? – снова ухнул на нее Иван Ильич, и Ева повернулась к нему и наткнулась на пронизывающий, колючий, как хирургические иглы, взгляд под вечно взлохмаченной седой челкой. У Евы вдруг ухнуло и затрепыхалось сердце, и стало трудно дышать… А что если… Да, никак нельзя упускать такой шанс. Ткнуть прямо в это колючее лицо. Чтобы он заткнулся, наконец, про эту самую серединку.

Ева заторопилась и молча запыхтела, вытаскивая на белый свет сияющий глянцем журнал «Музыкальная жизнь» (тираж 5000 экземпляров, между прочим!) из уютных недр конверта.

– Иван Ильич, сейчас… Смотрите…

Где-то во второй половине журнала… Да! Вот же они. Ева распахнула разворот журнала с ярким коллективным фото своего камерного оркестра, в котором она играла последние пару месяцев, и, не глядя на снимок, молча и торжественно поднесла его прямо к лицу Ивана Ильича. Преподаватель хмыкнул, насупил брови, чуть склонился к журналу и поводил носом.

– Так-так? И что-о-о-о? – протянул он.

– Как «и что», Иван Ильич! – Ева психанула и перешла на визгливую ноту в слове «Ильич». – Фото нашего «Hat Music», и я тут тоже есть. Вот – в журнале. А вы говорили: «Попользуются и помашут ручкой». А это не так, Иван Ильич!

– Как же «не так», Белобородова? – вдруг устало выдохнул Иван Ильич, а затем вспыхнул и отчеканил: – Хотя, может, и так, если, конечно, вы вдруг стали человеком-невидимкой.

Он развернулся на каблуках и, уже удаляясь, бросил через плечо:

– Вас нет на фото. Вас нет.

Ева оторопело попятилась назад, чтобы прислониться к стене. Наверняка этот слепой пень ошибся! Ева коснулась спиной спасительной прохлады мрамора и осмелилась посмотреть в журнал. На большом глянцевом фото не то чтобы совсем не было Евы… Справа на странице на ее присутствие намекал острый носок ее черной туфли. И всё. Ева судорожно, слюнявя пальцы и поправляя взмокшие пшеничного цвета пряди, то и дело лезущие в глаза, – черт бы побрал эти чертовы волосы! – пролистала несколько страниц вперед и назад, вчитываясь в выделенные винно-красным цветом фамилии… Сургучева, Томилина, Власов, Бандейшвили, Тремасов, Лачина… Но ведь она тоже участвовала в интервью, ей тоже задавали вопросы, тогда где же это всё? Где она?

– Шляпы! Не забудьте шляпы на фотосессию для журнала! Без шляп – всех в топку! – трубил Лёня и взмахивал рукой в такт своей речи, как дирижер. Дирижером он когда-то мечтал стать, но страсть управлять людьми оказалось быстрее и проще реализовать на директорской должности.

– Лёня, а мне как быть? – Ева подбежала к нему и дотронулась до плеча. – Я пока шляпой не обзавелась. Что делать?

Лёня оглянулся на нее и смерил взглядом.

– Ну-у-у, Ева, я даже не знаю, – протянул он. – Есть два варианта: покупаешь шляпу, правда, стоит она около тысячи долларов. Это к Елене Степановне… Ну или позвони Марго, ей шляпа больше не нужна, но она, насколько я знаю, сегодня отчаливает на ПМЖ в Израиль. Смотри сама, в общем. Или… не знаю, пропусти этот фотосет и интервью. Потом когда-нибудь…

И, не договорив, Лёня махнул рукой. Пропустить? Интервью и фотографию для самого крутого журнала о классической музыке? Это было бы непростительно глупо. Так глупо, что от одной мысли об этом Ева поморщилась, будто надкусила желтобокий лимон.

Елена Степановна Михоянц, Лёнина жена, некрасивая и кособокая, словно береза, выросшая на ветру, снабжала коллектив всем возможным реквизитом и костюмами. Без ее участия запрещалось даже носки выбирать, а раз в три месяца она устраивала смотр и обновление «одежки» под вечное бурчание музыкантов и недовольное открывание кошельков.

– Еленочка Степановна, это же непомерные поборы какие-то, – возмущался Вася Тремасов.

– А стильно и круто выглядеть на сцене и на афише тебе не нравится, Васенька? Или вы хотите в лохмотьях в переходе играть? – спокойно и ласково спрашивала Михоянц. Все молчали. В переходах никто играть не хотел.

Идти к «Еленочке» Степановне у Евы не было никакого желания.

Марго же, высокую и суетливую флейтистку, покинувшую коллектив месяца два назад, Ева видела единственный раз, да и то – мельком, а вернее, боком. Они столкнулись в тесном коридоре, не заметив друг друга, и Марго при этом как-то по-змеиному шикнула «шшшайзе», а Ева ляпнула что-то глупое вроде: «Простите, я не говорю по-немецки».

Марго по телефону сообщила, что уже не просто на чемоданах, а «на лифте», поэтому единственный вариант – это Еве «срочняк подгребсти в аэропорт».

– Она стоит тысячу евро, ты в курсе, да? – брякнула Марго, и Ева удивилась, как быстро – видимо, в зависимости от близости границы с другими государствами – доллары вдруг превращаются в евро.

Они стояли в шумном зале «Пулково» рядом с уже выстроившейся змеей очередью перед стойкой регистрации.

– Но тебе ведь она больше не нужна, может, уступишь дешевле? – Ева посмотрела Марго прямо в глаза, вложив в этот взгляд максимум мольбы.

– Окей, только я все равно не понимаю, зачем тебе тратить деньги на шляпу для единственной фотосессии? – Марго пнула ногой коричневый с серебристыми бабочками саквояж и поправила на голове вожделенную шляпу. Черная фетровая шляпка походила на классическую мужскую, только поля чуть меньше, да и в целом как-то поизящнее. Весу – в прямом смысле этого слова – шляпке придавал вышитый крупными металлическими элементами скрипичный ключ, окруженный сверкающими стразами Сваровски в виде разноцветных звезд.

– Почему единственную? Я же потом в ней выступать буду, – пожала плечами Ева и развела руками.

– Да? – удивленно приподняла четко очерченную, будто наведенную грифелем, черную бровь Марго и хмыкнула. – Хм-м-м… Странно… Ну-у-у…

Марго глянула на часы и вдруг быстро сняла со своей головы шляпу и нацепила на голову Евы:

– Впрочем, дело твое, конечно. Бери. Триста евро – последняя и вообще символическая цена.

Триста евро… Это практически всё, что есть у нее на карте. Впрочем, торговаться уже некогда, да и незачем. Главное – дело уже в шляпе. И от этой забавной игры слов Ева счастливо улыбнулась.

– Если у вас что-то не получается, какая фраза вам помогает собраться и работать дальше? – спросила Еву короткостриженая девушка андрогинного вида в черно-синем блестящем пиджаке.