Ольга Есаулкова - Выбор Евы. Гастрольные истории. Любовь – тональность ля минор

Нет, самолёты уже были, но поездом было дешевле.

Некоторые оркестранты, наиболее продвинутые по части экстраполяции, уже вполне зримо представили себе классическую ситуацию «и тут входит муж». Или, наоборот, жена, потому что всякое бывает.

Народ в поезде Брюссель – Москва едет, конечно же, интеллигентный, грамотный и в целом знакомый с мировой оперной классикой, поскольку это именно оперный театр возвращается с гастролей. А ведь в опере половина либретто основана на экстремальных межгендерных проблемах – результаты возможны самые плачевные. Но чужое либретто никого ничему не учит. А там то бороду отрежут, как Черномору в «Руслане и Людмиле», то ножом пырнут, как в «Паяцах» или «Кармен», то голову отрубят. Могут задушить или отравить. Оперный жанр предлагает огромный спектр возможностей.

Нет, гуманизм, конечно же, не топчется на месте, и обычаи в описываемые мною времена стали более вегетарианскими, чем оперные сюжеты. Но все эти скандалы, размены жилплощади и разборки на парткоме… Это даже хуже, чем покусанное ухо в «Сельской чести» Пьетро Масканьи (был такой сицилийский обычай, предваряющий дуэль в форме поножовщины. Примерно то же самое, что бросание перчатки Пушкиным в Дантеса или Ленским в Онегина. Ну да, в иных условиях Александр Сергеевич Пушкин мог бы укусить Жоржа Дантеса за ухо, и после такого демарша тому ничего не оставалось бы кроме как стреляться).

В общем, слава богу, в Бресте меняют колёсные тележки, поезд стоит долго – и все, кто не питал особых иллюзий по поводу возможного развития сюжета, но благородно и дальновидно не желал никого ставить в неловкое положение, успели позвонить домой.

Конечно же, никто не спорит – браки заключаются на небесах.

Может быть, не все…

Но так или иначе, а жизненные наблюдения и чистая статистика вынуждают признать, что дальность полёта стрелы Амура, прямо скажем, так себе. То есть, до чего долетела, до того долетела. На болоте до лягушки, на лужайке до кролика.

Поэтому не редкость семьи, состоящие из врачей или филологов. Но в этом нет роковой предопределённости.

А вот то, что происходит с музыкантами…

Давайте посмотрим правде в глаза. Где девочке, посвятившей себя музыке, найти своего суженого, если днём весь офисный планктон бултыхается между стёклами своего опенспейса, а вечером, когда можно было бы пойти потусить, у неё концерт или спектакль? А тот из мерчендайзеров, что поприличнее и посимпатичнее, в лучшем случае находится в зрительном зале? По ту сторону рампы.

И, скорее всего, уже не один.

Что, выходной? А выходной у музыканта, между прочим, в понедельник. Так что богини судьбы, посовещавшись с музами, уже всё решили заранее – семья будет музыкальная и дети у них будут такие же.

Аминь.

Вы думаете, что если концерт вечером, то весь день свободен? Ну конечно же – это в сериалах про балерин показывают, что они круглые сутки надрываются у станка. А про музыкантов в лучшем случае – пару репетиций…

…и наутро он просыпается в чьей-то незнакомой постели, узнаёт в шесть утра из поздравительной эсэмэски о триумфе на международном конкурсе в том самом городе, в котором только что проснулся, и теперь безуспешно пытается вспомнить название города, а заодно – где и с кем пил накануне.

Музыканты в свободное от концерта время, между прочим, пашут не хуже балерин – надо позаниматься, выучить произведение, если речь идёт о солисте, или партию, если это оркестровый музыкант. Ведь вся жизнь музыканта – это работа на репутацию, независимо от того, оркестровый он музыкант или солист.

Потому что это только кажется, что музыкант пришёл, отблистал свои два отделения, получил от благодарной публики цветы, поклонился и отправился в гримёрку пить прописанное в райдере шампанское с виноградом, плавно переходящее затем в коньяк, виски и утренний рассол.

Музыкант знает, что вся его карьера держится на его репутации. Потому что любой его провал будут обсуждать долго…

В этом смысле он видит свою работу где-то в одном ряду с увлекательными и полными сюрпризов профессиями сапёра и артиста цирка. Говоря метафорически, музыкант всё время работает с полным пониманием, что нет никаких препятствий тому, чтобы ему неожиданно оторвало ногу, кто-нибудь откусил голову или он просто шмякнулся из-под купола цирка на глазах у изумлённой публики.

Это понимание совершенно не противоречит тому, что происходит на уровне создания ауры прекрасного для себя, публики и продюсера.

А так… Чем музыканты отличаются от других?

Собственно, этот вопрос мне задала жена, когда ещё не была моей женой. Так сказать, поинтересовалась на всякий случай. Потому что не музыкант.

«Всё то же самое, только пьют по ночам», – ответствовал я. И это естественно. Ведь если у тебя оперный спектакль заканчивается без четверти одиннадцать, то даже и в магазин можно не успеть.

«Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было…» – вторит мне Михаил Булгаков.

Нет, музыку, конечно, любят тоже.

Ева поддела ногтем шершавый уголок большого конверта из коричневатой крафтовой бумаги, засунула туда кончик носа и вдохнула, стараясь уловить запах свежей типографской краски и сбывшихся надежд.

– Вот здесь распишитесь, – сипло проговорил курьер и черканул желтым ногтем по разлинованной бумаге. Ева одним натренированным движением поставила подпись и зажмурила от предвкушения глаза.

– Спасибо, – улыбнулась Ева курьеру, отчего тот хмыкнул и нелепо подмигнул обоими глазами. Или это был нервный тик. Ева не разобрала, потому что конверт уже обжигал ладони и просил поскорей его открыть. Майское солнце, неожиданно раскочегарившееся после привычного питерского затяжного дождя, пригревало и приятно щекотало нос, отчего Еве стало еще радостнее. Она, как обычно с трудом, потянула на себя тяжелую входную дверь консерватории. Уж сколько лет прошло с выпуска, а лучшего места для уединенных репетиций Ева так и не нашла. Благо – и хвала всем богам – администратор всегда находила для нее свободные аудитории на несколько часов в неделю.

Ева остановилась в холле и начала очень медленно, сантиметр за сантиметром вскрывать конверт – так талантливая танцовщица стриптиза снимает с себя одежду. Бумага издала финальный хруст, а прямо над Евиным ухом низкий голос громко произнес: