Ольга Есаулкова - Выбор Евы. Гастрольные истории. Любовь – тональность ля минор

Ева, совершенно не ожидая такого, инстинктивно сделала пару шагов назад, но это никак ее не спасло, и мгновение спустя она уже обнималась с мужчиной и раскачивалась вместе с ним из стороны в сторону.

– Майкл, ты неподражаем! – наконец смогла произнести она, когда ее отпустили, и захохотала.

Директор «Камертона», по паспорту именуемый Михаилом, но для всех давным-давно – Майкл, отодвинулся и посмотрел на нее так, как разглядывают картины в музее:

– Ева, а ты – очаровательна!

И тут же добавил:

– Впрочем, время поджимает, увидимся там, – и кивнул головой на заветную дверь с надписью «Тихо! Идет прИслушивание».

Но до «увидимся» еще надо было дожить, а доживать стало вдруг трудно, потому что в тот момент, когда Майкл распахнул дверь, Ева увидела среди тех, кто «прИслушивался», Ивана Ильича. Ужас и страх тут же обрушились на Еву и скрутили ее в крепкий тугой узел. Это был конец. Или как минимум – начало конца, и предотвратить его неизбежность Ева никак не могла.

…Ева подошла к слегка приоткрытой двери и заглянула в аудиторию – «Рыжуля» в финале Пятой сонаты немного ошибся, пережал струну, но выкрутился и закончил ровно. Иван Ильич улыбнулся, сверкнув зубами, и даже поаплодировал кончиками длинных тонких пальцев, а затем наклонился к Майклу и что-то быстро шепнул ему на ухо, отчего Майкл тоже заулыбался и закивал.

Плохо дело. Загривок у Евы тут же взмок, а во рту пересохло. Она пошарила одной рукой в своей маленькой, но при этом словно бы бездонной, как волшебный колодец, сумочке. Не найдя искомого, огляделась по сторонам и выудила длинный карандаш, болтающийся, словно висельник, в петле из лохматой бечевки рядом с доской объявлений, и закрепила им небрежно собранный пучок своих непослушных тяжелых волос. А затем нацепила на голову шляпу (и пальцы коснулись приятной прохлады скрипичного ключа и звезд), чуть надвинув ее на глаза – чтобы не видеть, как на нее будут смотреть и оценивать. Как Иван Ильич непременно станет морщиться и закатывать глаза – бледные и угрюмые. Очень хотелось плюнуть на всё и всех и уйти. Но сбежать – еще позорнее и бесчестнее, чем опозориться играя.

Рыжуля вышел из двери, близоруко сощурился и огляделся, хотя в коридоре никого, кроме Евы, не осталось. Его взгляд скользнул мимо нее, а затем вернулся, и Рыжуля наконец выдавил из себя, скривив губы в надменной улыбке:

– Белобородова, гоу ту казнь.

Зачем он сказал про казнь? Что он вообще мог знать про казнь? Ева вскинула голову, легко хлопнула ладонью по шляпе, отчего та просела еще ниже на лоб, направилась к двери и по пути, словно бы случайно, довольно больно ударила Рыжулю кофром по ноге.

– Тупая дура, – прошипел Рыжуля.

Уже в дверях Ева обернулась, прикоснулась губами к оттопыренному среднему пальцу и отправила Рыжуле воздушный поцелуй.

– Охренеть, какие люди! – воскликнула черноволосая, пышногрудая и точено-фигурная Настя, играющая в трио на виолончели, а Юлий, грузный и розовощекий пианист, сидящий рядом, ткнул ее в бок локтем.

– Ты чего? – обиженно шикнула Настя на Юлия, на что тот только вытаращил глаза, а затем посмотрел на Еву и улыбнулся:

– Ева, здравствуй. Майкл нас не предупредил, что ты тоже будешь к нам пробоваться. Впрочем, ничего удивительного, – и он выразительно посмотрел на Майкла.

– Да я и сам не знал! – развел руками Майкл.

– Ой всё, начались в деревне пляски, – хохотнула Настя.

А Ева не могла пошевелиться. В сторону Ивана Ильича она вообще не решалась посмотреть. И произнести ничего не могла, потому что не понимала, что именно. Ответить Насте про пляски… Или про то, что и она рада? Ева промолчала – и так же молча достала скрипку.

Пора начинать. Хотя бы попробовать. Авось все-таки выдюжит?

Вот только не выдюжила. Все получилось плохо. А вернее, ужасно.

«Интродукция и Рондо каприччиозо» не задалось с самого начала. Уже во вступлении она допустила две досадных интонационных ошибки. Ладони вспотели, и в момент, когда она чуть повернулась влево, ей показалось, что скрипка сейчас выскользнет, упадет и разобьется, а вместе с ней разобьются и ее надежды, и она сама и больше уже никогда не воскреснет. И тут на Еву накатила липкая муть, и сердце быстро заухало в горле, а ведь казалось, что эти панические атаки давно канули в небытие. Главное – не грохнуться в обморок, потому что тогда она точно упустит этот шанс, и второго у нее не будет. И от этого понимания ей показалось, что скрипка вдруг еще сильнее словно бы скользнула вниз… Держать! Держаться! Но… Не смогла. Лажанула при выполнении тремоло. Всё, теперь точно конец. Как она там говорила журналистке? «Я в любой момент могу всё бросить»? И вот он – тот самый момент.

Смычок устало соскользнул по струнам. Ева опустила скрипку и просипела:

– Извините…

Она очень хотела уйти, но почему-то не могла двинуться с места, и все-таки решилась наконец посмотреть перед собой… Настя сидела, собрав губы куриной гузкой и опустив глаза в какую-то бумажку. Юлий скрестил пальцы на животе и смотрел на свой левый ботинок. Майкл почесал переносицу и доброжелательно кивнул Еве, старательно делая вид, что все нормально. Иван Ильич… Ева сглотнула и все-таки взглянула на него. Иван Ильич улыбался торжествующе – так, как улыбаются предсказатели и медиумы, когда их пророчества сбываются. А потом он вдруг перестал улыбаться, цыкнул краем рта и разочарованно покачал головой. Черт бы его побрал! Черт бы их всех побрал. Вместе с ней самой.

Ева сглотнула соленый вязкий ком, и тут ее словно прорвало, словно снесло плотину, словно лавина дождалась своего часа:

– Я тоже разочарована. – Ева взяла скрипку и смычок в правую руку и освободившейся левой рукой провела сзади по шее. Рука стала очень мокрой, и Ева вытерла ее прямо о джинсы.

– У меня в последнее время в жизни одни разочарования. – Ева старалась не смотреть на Ивана Ильича, будто его не существовало. – Нет, я не давлю на жалость, не думайте. Просто это логично… что я сегодня не смогла… Я думала, у меня будет когда-нибудь свой коллектив… Команда. Чтобы вместе . Видимо, не судьба. Видимо, я такая – одиночка, кочевник, без своего прибежища. У меня… даже шляпа, – и Ева стянула с головы шляпку, посмотрела на нее, сморщилась и бросила на пол, – даже шляпа – с чужого плеча!

Тыльной стороной ладони Ева утерла слезу. Почему все молчат? Смотрят и ничего не говорят.

– Настя, почему ты молчишь? – Ева взглянула на Настю. – Неужели у тебя не было никогда ощущения, что ты не способна стать королевой музыки? Что у тебя нет будущего, а, Насть? А оно вообще у тебя есть? Юлик, а ты? – И Ева перевела взгляд на Юлия. – О, сколько ходит слухов о том, что ты боишься сцены, как черт ладана! Как ты вообще играешь перед аудиторией? И какие у тебя перспективы? И есть ли они?.. И сколько разочарований у вас еще может быть?..