Ксения Трачук - Анастасья. Парижский роман

Борису хотелось ещё и ещё говорить о своих исторических находках, но он постеснялся, считая своего собеседника слишком крупной птицей для таких подробностей. Однако при упоминании монографии Рафаэль немедленно отреагировал:

– Книга – это замечательно! Но, увы, просвещать новое поколение – непростая затея… Знаете, что регулярно спрашивают у меня студенты и даже докторанты? Почему в Париже одна из станций метро называется именем Сталина – «Сталинград».

Борис не нашёлся что ответить: конечно, если все уже давно забыли о Сталинградской битве, ставшей переломной в войне… По-видимому, Рафаэль, опубликовавший несколько книг о России, знал, о чём говорил. Однако именитый собеседник Бориса решил сменить тему:

– Так вы надолго в Париж?

– До Рождества.

– Прекрасно. Вот моя визитка – будете в Сорбонне или рядом, дайте знать. Посидим где-нибудь в баре, поболтаем! Меня очень заинтересовали ваши исследования!

– Спасибо. – Борис никогда бы не решился сам спросить о Насте, но собирался хотя бы что-то выяснить по поводу своего приятеля Анри. – А вы… Случайно не знаете… Э… Один человек, с которым я дружил…

– Наверное, вас интересует Анастазья? – Рафаэль упомянул её имя так, как будто это была мадам Шазаль или ещё кто-то посторонний. Неужели он не женат на ней?

– Да… Как она?

– Замечательно! Правда, в Париже редко бывает, много командировок, но сейчас как раз здесь, – невозмутимо ответил Санти-Дегренель.

– Надо же… Передайте ей привет от меня. Надеюсь, у неё всё хорошо…

Не дождавшись от собеседника никакой реакции, Борис вернулся к своей идее:

– Кстати, Рафаэль, а вы, случайно, не пересекались с моим другом Анри Фурнье?

В этот момент Борис ясно вспомнил, как однажды они вдвоём с Анри почти вломились к Санти-Дегренелю в его профессорскую резиденцию – неужели это было на самом деле? Впрочем, Рафаэль нисколько не смутился:

– Анри Фурнье… Нет, не знаю такого!

– Он выпускник Ля Гранд-Эколь. Когда-то тоже занимался исследованиями – кажется, в институте SNRC 35 35 Вымышленная аббревиатура. .

– Послушайте, я знаю одного Фурнье – Антуана. Антуан Фурнье! Вот он как раз работает в SNRC.

– О, точно, это его дядя!

– Замечательно! Позвоните мне на днях, возможно, я найду его контакты. Или обратитесь прямо в институт.

– Спасибо, я буду очень признателен. И передавайте привет Насте! – напоследок не удержался Борис. Раз уж Рафаэль сам завёл о ней разговор…

– Да, непременно… Любопытно, что вы так её называете – теперь она сама зовёт себя Анастазья! Если увижу, обязательно передам, что встретил вас. Она будет рада!

«Если увижу», – мысленно повторил Борис. – Значит, он с ней не живёт? Всё-таки невероятно противный тип».

Париж, 2004

Столетний лифт, наверняка видавший Наполеона – если не Первого, то Третьего точно, – находился внутри лестничного пролёта и казался таким крохотным, что Боря не решился им воспользоваться. Поднимаясь по витой лестнице со стёртыми каменными ступеньками, он уже начал сомневаться, правильно ли поступил: всё-таки надо было позвонить заранее! Он знал, что во Франции не принято так запросто являться к другу в гости. Но после всех перипетий со стипендией, которую Институт политических и социальных наук обещал, но не собирался ему назначать, Боре так захотелось увидеться с Анри, что ноги сами привели его в Бельвиль.

Домофоном пользоваться не пришлось: он вошёл внутрь подъезда с какими-то хипповатыми типами. Поэтому теперь, добравшись до знакомой ему слегка обшарпанной двери, Боря просто постучал. Никакого ответа. Он попробовал снова – тщетно. И вдруг…

– Анри, ты чего, ключ забыл? – прозвучало за дверью на чистом русском со знакомыми визгливыми нотками.

Боря отпрянул, как от удара током, но было уже поздно. Нина Поярчук… Дверь распахнулась, и бывшая однокурсница предстала перед смущённым Борей, облачённая в явно принадлежавшую Анри футболку с изображением Фиделя Кастро. Её растрёпанные волосы и неаккуратный макияж не вязались с привычным образом «Мисс Тамбов – 99», который он так хорошо помнил по институту.

Поярчук, ничего не говоря, выразительно сверлила Борю взглядом. Тот, в свою очередь, настолько смутился от неожиданности, что даже не решался поздороваться. Молчаливый поединок рисковал неприлично затянуться, но, к счастью, за Бориной спиной нарисовался Анри, гружённый связкой продуктовых пакетов.

– А, друган, заходи! Тут вот… э… Нина зашла в гости. Будешь с нами ужинать?

Через десять минут накрашенная и переодетая Нина, недружелюбно поглядывая на Борю и яростно – на Анри, устроилась на большом старом диване с бокалом кот-дю-рон. На фоне серой обивки ярким пятном выделялся её внушительный бюст: казалось, красный вырез живёт своей, отдельной жизнью, не связанной с окружающей действительностью. Анри изредка бросал в её сторону многозначительные взгляды, не забывая поддерживать беседу и раскладывать принесённые припасы.

Не решаясь приблизиться к Поярчук, Боря уселся как можно дальше, на протёртое икеевское кресло. Он чувствовал всё возрастающую неловкость и собирался с силами, чтобы попрощаться.

– Santé – за ваше здоровье! – благодушно произнёс Анри, который, казалось, был бесконечно рад поболтать с двумя русскими сразу. – Ну, что нового, чувак? Дали стипендию?

– Если бы! Кормят завтраками. Околею тут, пока ждать буду. Вообще думаю убираться к чёртовой матери, зачем мне эти мучения?

Боря, истощивший все свои ресурсы, действительно подумывал сматывать удочки: на что ему жить в Париже, где один поход в магазин обходится минимум в двадцать евро?

– Да брось, всё наладится! Обещали – значит, дадут! – не терял оптимизма Анри. – Кстати, слышал про концерт Рено в «Олимпии»? Цены очень высокие, а то я бы купил билет.

– Что за «Рено»? – вмешалась Нина.

– Певец такой. Левак, нонконформист, бунтарь. На арго поёт.

– Блин, я думала, вы о машине… – разочарованно протянула Поярчук.

– Сама ты «машина», – обиделся Анри. – Классный чувак этот Рено, у него офигительные песни. Он мне всегда нравился, да, но – как это сказать – уже устаревалый.

– Устаревший! – поправила Нина.

– Ну да. Ты не стесняйся, наливай себе вина!

– Вот ещё! – фыркнула она. – А сам мне не нальёшь?

Анри, усмехнувшись, налил ей полный бокал, не сводя глаз с красного декольте.

– Вы, русские, живёте… как сказать… в традиционном обществе. У нас же женщины сами всё делают – и вино себе наливают, и пальто надевают. Я балдел от этих штук в Москве, когда бывал на стажировке. Это сексизмом называется, знаешь, крошка!

– Нашёл себе крошку! Лучше ужин приготовь, сексист, – отрезала Поярчук. – Борька, так тебя правда кинули со стипухой в Ля Гранд-Эколь, да?