Джули Дейс - Наше пересечение

Это мой страх. Мой личный ад. Эксклюзивный ужас. Я должен исправить это. Я должен побороть себя и сесть за руль без страха.

Что страшней всего: начинать или возобновлять? В моём случае ответ однозначно возобновлять. Тот единичный случай, когда пришлось сесть за руль ради Грейс – сложно считать значимым, потому что я вздрагивал от каждой новой проезжающей мимо машины, срывая внутренний гнев на неё. Мне стыдно. И я снова думаю о ней, из-за чего быстро кручу головой в разные стороны, чтобы выкинуть каждую каплю воспоминаний о ней.

Как только ступаю на гоночную трассу – получаю желаемое. Но не то. Ноги подкашиваются, и я буквально падаю на асфальт, где могу содрать колени, а хотелось бы мозги. Круговорот воспоминаний моментально завоёвывает сознание, из-за чего я не успеваю собраться, поигрывая в бою с самим собой не начав бороться. По грудной клетке буквально приезжает танк. Я чувствую, как под гусеницей хрустят кости, как внутренности сдавливаются под тяжестью груза, как медленно, но верно, я погибаю морально. Перед глазами пропалывает целая кинолента из разных событий, но я цепляю только одно.

Зажимаю педаль газа, выворачиваю руль, и машина боком скользит по трассе, оставляя за собой клубы дыма и запах жженой резины. Ещё один рывок. Ещё несколько секунд и я пересеку финишную черту первым. Адреналин бурлит, прожигает кровь такой температурой, которой позавидует даже раскалённое металлическое ядро Земли. Из-за знойной жары и машин, летающих по трассе, помогающих каждому заливать в себя тонны воды, – по спине скользят капли пота. Проклятые кожаные чехлы, которые Даниэль натянул на кресла, добавляют этому месту адского пекла. Уверен, когда решусь покинуть салон – кожа прилипнет к коже, и на ляжках останется охрененный по мнению друга материал. Весь гнев на него улетучивается в ту секунду, когда капот равняется с белой полосой на асфальте, вслед чему ревут трибуны.

Волна мурашек бежит по всему телу, я не успеваю прийти в себя, потому что следом чуть ли не припечатываюсь спиной к машине, шею обвивают руки, а по щеке и лицу то и дело остаются десятки поцелуев, на которые я не совсем спешу отвечать. Коротко улыбаюсь и возвращаю тело Алисии на асфальт.

– Я так переживала за тебя, Ди, – восторженно тараторит она, обвивая мою талию, на что я похлопываю её по плечу, будто парой нас считает только она. Наверно, таковыми нас считаю все, кроме меня и Даниэля.

– Всё в порядке, спасибо, – вновь пытаюсь отстраниться, из-за чего её брови спешат воссоединиться на переносице, но я успеваю её успокоить: – нужно подойти, меня уже зовут.

– Хорошо, – кивает она, посылая широкую и восхищенную улыбку, от которой по спине пробегает холодок.

Я вижу, как она смотрит на меня, вижу, как превозносит, словно я какое-то божественное существо. Каждый раз, видя подобный взгляд, я караю себя и Даниэля, который решил, что будь она со мной и, поняв, какой я на самом деле засранец, убежит с криками прочь. Ничего подобного не вышло. Как бы я не старался, как бы не пытался и не показывал ей своё безразличие – Алисия не видит, либо пытается этого не замечать. Как снять розовые очки, которые она сама на себя нацепила? Слушая слова о любви, я не могу выдавить ответные, а если и выдавливаю, то думаю совершенно не о той любви, которую она вообразила себе. Быстрым шагом направляюсь в сторону судейства и попутно нахожу взглядом лучшего друга, всем видом показывая то, что с каждым новым днём мне перестаёт нравиться наш договор. Его сестра должна сменить мнение обо мне, но становится только хуже. Скоро моё имя и вовсе внесут в книги по истории, как одного из божественных существ благодаря ей. Это дерьмово. Я вовсе не тот, кем она меня вообразила, выдумала и представила.

Краем глаза замечаю, как Алисию окружают подруги, пока Мария остаётся на трибунах, показывая то, что тут ей дико скучно и некомфортно, хотя вчера она прожужжала мне все уши о гонках, в это время Даниэль спешит ко мне и уже через минуту равняется по левую руку.

– Пора прекращать это, – цежу я как можно тише.

– Расслабься, у нас в кармане победа, – хлопая меня по спине, весело говорит он.

– Ты меня понял.

Взгляд друга впивается в меня, и я не заставляю его ждать, отвечая взаимным. Показушная радость испаряется, на смену ей приходит волнение и обеспокоенность, которую я ловлю в глазах.

– Дай ей ещё время, – тихо просит он, – она ещё не поняла.

– Её понимание не приходит уже два месяца. И хочу, чтобы ты знал: твоя сестра давно не намекает, она действует. Когда я потеряю самоконтроль – вини только себя.

– Месяц. Дай ей ещё месяц.

Бросаю в сторону Даниэля быстрый и многоговорящий взгляд, улавливая в его глазах печаль. Он не виноват в нелепых чувствах сестры, и не виноват в том, что я не могу дать ей взаимность. Как бы жестоко мне не приходилось с ней обходиться – она прощает. Сейчас я буквально бросил её при всех, а она улыбается и смотрит на меня тем же щенячьим взглядом, что и прежде.

Не сразу успеваю уловить тот момент, когда лицо становится мокрым от слёз, а я занимаю скамью. Я и не заметил, когда они проскользнули, но сейчас, находясь наедине с собой – чувствую ту сломленность и слабость. Хуже этого только понимание того, каким дерьмом я себя ощущаю. Я словно окунулся в прошлое и сейчас смотрю на всё со стороны. Не понимаю, почему тогда она не назвала меня козлом и не влепила прилюдную пощёчину из-за того, как я обходился с ней, и как обошёлся. Формально, я просто бросил её, уйдя не к судьям, а в сторону. Где было твоё самоуважение, Алисия?

Обвожу трассу взглядом и вытираю остатки влаги на лице, запустив пятерню в волосы. Разговор с самим собой не приводит ни к какому завершению с ответом. Поднимаюсь и вышагиваю к зданиям, окружающим трассу. Январское солнце даёт о себе знать и поэтому приходится плавно переместиться в тень, а после в помещение.

Тут ничего не изменилось. Вру. Поменялось всё, либо сейчас я на многое смотрю иначе, даже на банальное расположение стен в здании. Шагаю по протянутому коридору и слушаю собственные шаги, эхом отражающиеся в стенах пустого помещения. Когда перед глазами маячит нужная дверь, стучу и получаю моментальный ответ с разрешением войти.

Седовласый мужчина лет пятидесяти, обращает ко мне взгляд карих глаз. Кажется, что я видел его где-то, возможно, именно в те времена, когда ещё любил ту свободу и скорость, которую дарили гонки. Почесав подбородок, он посылает короткую вежливую улыбку.

– Чем обязан?

– Хочу записаться на гонку, – отвечаю я.

– Марка машины?

– Мустанг.

– Год?

– Одиннадцатый.