Наталья Кочетова - На чаше весов

– Нет. – Отвечает Вадим, сжимая челюсть. Усмешка пропадает с его лица, теперь он выглядит серьезно. – Я хочу предложить тебе… работу.

Из моего рта вырывается истерический смешок.

– Работу??? Ты? Мне? – Повышаю голос, почти кричу. Я уже понимаю, что это конец. Я уже понимаю, что ничего не смогу сделать, ничего не смогу предпринять, но все еще надеюсь, что смогу поторговаться. – Ты предлагаешь… Предложение предполагает выбор. У меня есть выбор, Вадим? – С ненавистью выплевываю ему в лицо, подавшись вперед. – Я могу сказать «нет»?

Вадим не шевелится, смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах нет ни снисхождения, ни жалости. Лёд. Холод. Мутное бесчувственное стекло. Пустое и хладнокровное.

– Нет. – Отвечает через несколько секунд. Твердо. Безапелляционно. Ставя точку.

– Конечно, нет. – Повторяю за ним, но уже тише. Обреченно опускаю плечи, отшатываюсь. Чувствую спазм в горле и жжение в носу. Я не заплачу. Не заплачу.

Мне больно. Мне очень больно. Но мне, как будто, этого недостаточно. И я решаю узнать, что он приготовил для меня на тот случай, если я буду упираться. Я хочу знать, чем он будет мне угрожать. Хочу знать, стал ли он еще большим чудовищем за эти восемь лет. Я хочу, чтобы он окончательно упал в моих глаза. Я хочу его ненавидеть. Еще сильнее. Всегда.

– А если я все-таки откажусь?

– Агата. – С предупреждением произносит Вадим. В его голосе появляются стальные нотки, но я вместо того, чтобы испугаться, поднимаю выше голову и смотрю прямо в его глаза. – Не заставляй меня браться за кнут. – Добавляет Вадим, и я не могу удержать рвущийся из груди горький смех.

Кнут и пряник. Пряник – это работа, которую он хочет мне дать. Наверняка работа хорошая, высокооплачиваемая. Жаль, что обязанности на этой работе слишком быстро меня убьют.

– У тебя будет все. Вода, еда, жилье, деньги. Все что тебе будет нужно. – Подтверждает мои догадки Вадим.

– И все же, я хочу знать. – Стою на своем, сжав зубы так, что челюсть начинает болеть. – Что ты сделаешь, если я откажусь? – Добавляю, четко разделяя слова.

Вадим недовольно вздыхает и отводит взгляд. Отворачивается и шагает по комнате. Его молчание длится, кажется, бесконечно, но я жду. Жду терпеливо. Жду, будто приговор.

– Ты убийца, Агата. – Наконец произносит Вадим тихо, но отчетливо, глядя куда-то в сторону.

Еще одна пуля. Прямо в сердце.

Почему я до сих пор жива? Почему я все еще чувствую боль?

Холодею от ужаса. Липкий страх ползет по спине, забирается мне в голову и вызывает шум в ушах. Меня бросает то в жар, то в холод. Сердце едва ли не выпрыгивает из груди. Смотрю на него во все глаза. «Ты не убийца, Агата, ты ни в чем не виновата» – Звучит в голове его голос. Этот голос моложе на восемь лет, но это ЕГО голос. Это ЕГО слова.

Я не понимаю. Я не верю. Я молю Господа, чтобы две секунды назад эти слова мне это просто послышались, но Вадим повторяет:

– Ты – убийца на свободе.

– Ты… – Из горла вырывается жалкий хрип. – Ты не можешь… Прошло восемь лет. Ты… – Запинаюсь, чувствую себя будто в мясорубке. Трясу головой и лихорадочно бегаю глазами по его лицу. – Ты закрыл дело восемь лет назад.

– Ничто не мешает мне снова его открыть. – С высокомерием произносит Вадим, испепеляя меня взглядом. – Это убийство… Всегда могут появиться новые улики, новые свидетели. – Многозначительно добавляет и отводит взгляд. Разглядывает свои руки, с таким видом, будто говорит о чем-то обыденном, будничном, неважном.

– Ясно. – С трудом произношу на выдохе. Больше не могу стоять прямо. Ноги меня не держат. Я пячусь назад и упираюсь спиной в стену. Жалко хватаю ртом воздух. Не могу поверить, что все это происходит со мной.

Почему я?

Почему снова?

Почему?

Опускаю голову, чтобы Вадим не увидел подступающих к моим глазам слез, но он даже не смотрит в мою сторону.

– У тебя есть два часа, чтобы собраться. Жду тебя внизу. – Сухо бросает Вадим, и пройдя мимо меня, выходит из кабинета.

Сползаю по стене и вижу, как на мои руки капают соленые капли.

Все рушится. Мой мир рушится в одночасье. Мой мир, скрупулёзно и заботливо выстраиваемый в течении долгих восьми лет, уничтожается желанием одного единственного человека. Человека, в руках которого есть власть надо мной.

Восемь лет назад.

Желтый лист, подхваченный порывом ветра, влетает в незастекленное окно и приземляется прямо на мое бедро. Беру его за тонкий стебелек и задумчиво кручу, зажав между двумя пальцами. Осень вступает в свои права и очень скоро просиживать по четыре-пять часов на голом бетонном полу в недостроенном доме, вместо школьной скамьи, будет слишком холодно. Придётся найти другой вариант, ходить в школу каждый день я точно не смогу. Лучше отморозить конечности, чем каждый день после занятий блевать в школьном туалете и терять сознание на каждом уроке физкультуры, где девчонки стараются одеться в как можно более облегающую одежду, а мальчишки потискать их украдкой, да попускать им в след слюни.

Мы растем. Взрослеем. И с нами что-то происходит. Гормоны или просто желание влюбляться, нравится, выделяться, я не знаю. Но очень четко вижу, как в этом году моих одноклассников, буквально кроет от бурных эмоций.

Если раньше мне как-то удавалось выглядеть нормальной, то в этом году все заметили какая я странная. И если мой болезненный вид, рвоту и потери сознания можно списать на слабое здоровье, то неконтролируемые приступы злости, внезапные слезы и беспричинную радость, которые даже не являются моими собственными, а лишь отражением находящихся рядом людей, объяснить уже не так просто.

От меня отворачиваются. Меня жалеют. Меня опасаются. Надо мной смеются. Меня считают сумасшедшей, и стараются держаться от меня подальше.

Это очень больно. Я хотела бы все объяснить им. Я могла бы. Но не стану. Ведь после того, как я однажды попыталась, от меня отвернулась, покрутив пальцем у виска, моя единственная подруга, с которой я дружила все десять классов.

Так что теперь я одна. Сижу с наушниками на ушах на бетонном полу по несколько часов в день, пока мои одноклассники учатся в выпускном классе, общаются, гуляют, влюбляются, хвастаются своим первым опытом в отношениях, радуются жизни и взрослеют.

Не всем жизнь дает одинаковые возможности. Мне подобные вещи недоступны.

Тру замерзшие руки и дую на них, пытаясь согреть. Смотрю на наручные часы и достаю наушники из ушей. Мама должна уже уйти на работу, значит мне можно вернуться домой. При мысли о маме мое сердце болезненно сжимается. Она так старается, работает на износ, чтобы обеспечить нас, чтобы дать мне возможность поступить не в какое-то убогое училище, а в колледж, чтобы я могла получить достойную специальность. Она старается, каждый день без слов, лишь своим ежедневным трудом, напоминая мне о том, что я должна хорошо закончить школу, тогда у меня была бы возможность поступить на бюджет и ей не пришлось бы надрываться. Мне жаль, но мне не удается. Как бы я не старалась.