Евгения Багмуцкая - Давай не будем уходить

Я пошла на кухню и достала из-под раковины мешки для мусора, большие, плотные, черные, словно для человеческих останков, а не вещей. Мне захотелось избавиться от ее следов прямо сейчас, в эту секунду. Все летело в мусор: неоконченная вышивка, подаренные ей на работе глупые статуэтки, ее большая фотография на стене – на ней она улыбалась, выглядела такой молодой и счастливой, словно не я сидела у нее на коленях, а другой, прекрасный и любимый ею ребенок.

Я складывала в пакеты все, что попадалось на глаза, до чего дотягивались руки, – все, что умещалось в мешок и при этом могло напоминать о ней. Но беда была в том, что о ней мне напоминало абсолютно все: эти стены, эта мебель, этот дом, улица, город, планета. Вся моя жизнь напоминала о ней, потому что она была моей матерью, и это единственное, от чего я никак не могла избавиться. И я все еще по-прежнему любила ее и тосковала. Если бы она сейчас вдруг позвонила в дверь, я бы бросилась к ней на шею и пообещала ей все на свете: быть самой хорошей, самой послушной, самой милой дочерью – все, пусть только она останется со мной.

«Пожалуйста, мама, – молила бы я, – что тебе стоит, посмотри на меня, я же твой ребенок, что-то же во мне должно напоминать тебе о том, что я твоя плоть и кровь. Чего-то же во мне должно быть достаточно, чтобы тебе захотелось обнять меня и не отпускать от себя больше никогда».

Я вынесла мешок в коридор, захлебываясь одновременно жалостью и отвращением к себе. Теперь, когда матери не было рядом, кто-то должен играть ее роль отталкивающего игрока. Кто-то должен был вместо нее напоминать мне, какая я слабая и омерзительная. В конце концов, за семнадцать лет я успела привыкнуть к этому осуждающему меня тону. Только теперь вместо матери я хлестала им себя сама.

Я вернулась на кухню, приготовила завтрак, включила телевизор и в оцепенении добрых два часа переключала каналы. Когда зазвонил мобильный, я даже не сразу сообразила, что это – рингтон моего собственного телефона. И уж тем более не ожидала увидеть на экране ЕЕ имя.

– Привет, – улыбнулась я в трубку.

У меня было ощущение, что я два часа находилась под водой и вдруг вынырнула, а тут, наверху, ослепительно ярко. Сердце забилось так, словно вот-вот взорвется и я задохнусь.

– Привет, – защебетала она в ответ, – я тебя не разбудила? А что ты делаешь? Пошли в кино на «Королевство полной луны»? Это новый фильм Уэса Андерсона, ты его еще не видела?

Она задавала вопросы, не дожидаясь моего ответа. Словно была уверена, что я свободна для нее в любой момент и готова пойти, куда она пожелает. Не могу сказать, что она сильно ошибалась. Конечно, я согласилась и понеслась скорее в душ собираться.

Уже у себя в комнате, с мокрыми волосами, прыгая на одной ноге, натягивая штаны, я заметила свое отражение в зеркале и замерла. Не то чтобы я никогда не видела себя полуголой, но в тот миг я взглянула на себя как-то по-новому. Будто у меня началась другая жизнь и я теперь в ней тоже другая. Невысокая, узкоплечая, с широкими полноватыми бедрами, тонкими руками и маленькой грудью.

В детстве я переживала, что некрасивая, на что мама снисходительно отмечала: «Ничего страшного, зато ты пропорциональная». Я еще больше заливалась слезами, переполненная обидой. Мне хотелось, чтобы она начала переубеждать меня, посадила к себе на колени и стала щебетать свои материнские успокоительные неправды. «Санечка, – сказала бы она, – у тебя самый красивый нос на свете, у тебя самые большие на свете глаза, самые длинные ресницы, самые сладкие ямочки на щеках». Но ничего такого она не говорила, а со временем и вовсе стала недовольно и зло отмахиваться от моего нытья. Она сдерживала себя все реже, а все чаще летели в мой адрес иголки ее замечаний: «ты опять поправилась?», «тебе не идут такие брюки, они для тех, у кого длинные ноги», «с твоим лицом нужно носить другую прическу, чтобы не выглядеть глупой». Я быстро привыкла смотреть на себя ее глазами. Но сейчас в зеркале я увидела кого-то другого – я увидела юную девушку, маленькую и гармонично сложенную.

Я с удивлением выпрямилась, чтобы рассмотреть себя внимательнее: молодая упругая кожа, длинные густые волосы, темные ресницы и брови, эффектно контрастирующие с цветом волос. Это было похоже на наваждение, словно я, немного пьяная, смотрела на себя, взъерошенную, полуодетую и растерянную, и нравилась себе. Впервые в жизни, пусть всего несколько секунд, я казалась себе красивой.

Тина встретила меня на крыльце кинотеатра уже с билетами и огромным стаканом попкорна. Она говорила по телефону. Едва кивнув в мою сторону, протянула мне попкорн и билеты и продолжила беседу, отвечая кратко, односложно, так, что я не могла догадаться, о чем разговор. Мне стало неловко, потому что я вдруг осознала, что совершенно ничего о ней не знаю. С кем Тина сейчас говорит: со своим парнем? с мамой? она важный начальник, и ей звонит подчиненный? клиент? что-то случилось, и сейчас она оставит меня тут одну, мол, сходи без меня, прости, дела, в другой раз? Я посмотрела на Тину и поймала ее взгляд – она улыбнулась мне, легко и ласково, продолжая говорить в трубку.

«Господи, – сказала я себе, – Саша, нельзя так нервничать только потому, что кто-то рядом говорит по телефону. Почему все, что происходит вокруг, должно иметь какое-то отношение к тебе, задевать тебя или влиять на тебя? Неужели тебе на самом деле кажется, что ты такая невероятно важная персона?»

Наконец Тина закончила говорить и резко развернулась ко мне на каблуках:

– Уф, прости, бабушка звонила, а это всегда на три часа, сама понимаешь. Бежим скорее в зал, мы опаздываем!

– Ага, – засуетилась я, – бежим!

Но тут она положила руку на мое плечо и чуть сжала его:

– Алекс, я так рада тебя видеть! Сейчас посмотрим кино и поболтаем, ладно?

Я согласно закивала и возненавидела этот глупый фильм, который на два часа отодвинет наш с ней уже второй по счету задушевный разговор.

Кинотеатр был старый, обшарпанный. В зале, кроме нас, было всего трое человек. Слегка опьяненные такой свободой, мы разбросали свои вещи по соседним креслам, сняли обувь и закинули ноги на спинки сидений перед нами. Признаюсь, мне все же страшно понравился фильм. Возможно, потому что я смотрела его с ней. Мне нравилось, как мы наклоняемся друг к другу и перешептываемся, нравилось, что смеемся в одних и тех же моментах, нравились ее остроумные комментарии. После фильма мы пошли перекусить, затем плавно переместились в тихий маленький бар, и там Тина стала рассказывать о себе. Нет, это не было исповедью, она всего лишь приоткрыла маленькую дверь к себе, словно пригласив войти в ее жизнь, но очень осторожно. Я сразу поняла, что с ней мне придется быть терпеливой и не задавать лишних вопросов, если я не хочу, чтобы эта дверь захлопнулась перед моим носом.