Таня Винк - Мое второе Я

Зоя смотрела на дорогу и вспоминала себя маленькой девочкой, той, что наблюдала ссоры между мамой и бабушкой. Той, что плакала и просила их замолчать, но они ее не слушали и год за годом ссорились, можно сказать, насмерть. Вернее, бабушка ругала маму. Это было настоящее домашнее насилие, но тогда об этом никто не говорил, и считалось, раз бабушка ругает, значит, по делу, она же старше. Значит, мама заслужила и обязана молчать, терпеть и слушать. А Зойке так хотелось улыбающихся лиц в доме, смеха и счастья, радостного, по-настоящему доброго утра, тихого семейного вечера! Но ничего этого не было, а было тягучее время между скандалами. Время странное, обманчивое и в детском воображении похожее на желе, но не на то, что мама делала из вишни, а на какое-то грязно-серое. Пришло время, когда Зойка уже не просила бабушку – она ж ее все равно не слушала. Тогда Зое казалось, что после вот этой, только закончившейся ссоры они с мамой точно навсегда уедут, но они не уезжали и снова садились с бабушкой за один стол. Бабушка разговаривала, будто ничего не было, а Зойка недоумевала и страдала: почему мама позволяет так с ней обходиться? И она терпеливо ждала следующей, более страшной ссоры, а вдруг эта ссора будет такой, что терпение мамы лопнет? Новая ссора приходила с теми же криками и теми же словами, но ничего не менялось: мама по-прежнему плакала, бабушка орала. Ссора своей беспощадностью уносила последние крупицы надежды на семейное счастье, и маленькая девочка мечтала о счастье вне дома. И оно пришло…

Военный аэродром остается позади, на развилке Зоя перестроилась и, проехав под пешеходным мостиком, повернула налево. Еще десять минут – и она у ворот родного дома. Папа рад несказанно:

– Зоечка, а я ждал тебя не раньше двух часов! Ой, Танюшка, – он обнимает внучку, – решила деда проведать?

– Я у тебя поживу.

– Правда? Вот здорово! Слушай, вода в реке как парное молоко. Да, приехали твои друзья. Тараса вчера видел, он сдал сессию.

– Тоже мне новость. Тетя Ира позвонила, и ему все оценки поставили.

– Танечка, зачем так говорить? Ты же не знаешь.

– Деда, я знаю, он мне рассказывал, как тетя Ира устраивала его в «юрку».

– Ну ладно…

Степан Сергеевич махнул рукой и пошел к машине, где в багажнике рылась Зойка.

– Давай помогу, – предложил он.

– Папа, мы сами, – мягко ответила она.

– Зоя, – Степан Сергеевич берет пакет, – я хоть и хромой, но мужчина и женщине тяжести носить не позволю. – Опираясь на трость, он направляется к калитке. – Я только из школы пришел, борщ поставил варить. Вы ж, небось, голодные? – крикнул он через плечо.

– Не сильно мы и голодные, – ответила Таня. – Деда, я сначала купаться, а потом поем!

Багажник разгрузили, и Таня помчалась на речку.

– Чего это она такая хмурая? – спросил Степан Сергеевич, высыпая печенье в коробку.

– С Сашей поссорилась.

– Из-за чего?

– Саше ее новая юбка не понравилась.

– А что за юбка?

– Нормальная юбка, кожаная, мы с Таней вместе покупали.

– А что не так с этой юбкой?

– Не знаю, – Зойка пожала плечами, – он говорит, что вульгарная.

– Вульгарная? Хм… Слишком короткая?

– Нет, хорошая длина, впереди на пуговицах.

– Тогда не волнуйся, помирятся. Может, ты тоже поплаваешь, а я пока стол накрою? – Степан Сергеевич складывал пустые пакеты в ящик стола.

– Я не хочу купаться, я лучше тебе помогу.

– А домой когда?

– Сегодня.

– Может, завтра?

– Я бы с удовольствием, но дел полно.

– Доченька, ты так редко ночуешь у меня, – с обидой в голосе произнес отец, – мы бы завтра с утра на кладбище сходили, потом на пасеку к Нестору – он такой замечательный липовый мед накачал – пальчики оближешь!

– Прости, но я правда очень занята: надо доделать большую работу.

– Ну тебе видней.

Отец наклоняется к коробке с луком, стоящей под навесом у входа в летнюю кухню.

Да, ей видней. С тех пор как Никита достроил дом и стал папиным соседом – а это было прошлым летом, – у нее нет желания тут маячить. В сердце уже ничего не шевелится, но вот плюнуть Ирке в рожу все еще хочется, но, чтобы не скатиться до такого дешевого проявления чувств, лучше поменьше бывать на улице, чтобы случайно ее не встретить.

Зойка застилает скатертью деревянный стол под разлапистым орехом, режет хлеб, чистит чеснок. Отец разливает борщ по тарелкам, спешит за укропом в огород, строгает замерзшее сало, спрашивает, вкусно ли. Стараясь не смотреть на дочку, сидящую на другом конце большого стола, Зоя как можно беззаботней отвечает на вопросы отца о работе, о том, как дела у Саши, где собираются провести отпуск, какое варенье они хотят в этом году, а сама думает, что совсем не хочет ехать домой. И что пора навести в семье и в собственной голове порядок.

Таня сказала, что хочет вишневое варенье, и после обеда опять на речку умчалась – друзья у нее там. Уже улыбается – ну вот и хорошо. Зоя помогла отцу убрать со стола, помыла посуду и засобиралась в детский дом.

– Увидишь Нестора, скажи, что завтра я приду к девяти часам: подоконники новые привезли, надо ставить, – попросил отец.

– Ты сам позвони, а то я могу его не увидеть.

– Не увидишь – тогда позвоню. Хотя он сейчас все время на месте, сама знаешь, сколько надо успеть за лето.

– А что спонсоры – помогают?

– Зоечка, а кто спонсоры? Бывшие детдомовцы. Остальных как ветром сдуло. Ничего, сами управимся. Материалы мы купили, но вот за работу платить нечем, так что все своими руками. Старшая детвора при деле: я научил их штукатурить, шпаклевать, обои клеить. Девочки постельное белье шьют, шторы, так что все хорошо.

Зоя обняла отца:

– Пожалуйста, не обижайся, мне действительно надо домой.

– Брось, – папа махнул рукой, – тебя муж ждет, езжай… Привет ему.

– Присматривай за Таней.

– Не волнуйся, присмотрю, – обещает отец, и его добрый, всепонимающий взгляд задерживается на Зойке.

Она садится в машину и до самого поворота смотрит в зеркало заднего вида на одинокую сухопарую фигуру, опирающуюся на трость.

Дети ждали ее у ворот детского дома – у нее девятнадцать учеников от семи до шестнадцати лет. Трогательные, старательные, улыбчивые, услужливые – дверь машины откроют, сумку возьмут, зимой в классе обогреватель заранее включат, и к приезду всегда на тарелке ее ждут три булочки. И еще один мальчик ждал ее, двадцатый, но он пока не был учеником.

– Он влюблен в тебя, – сказал директор детского дома, Нестор Адамович, поглаживая по белобрысенькой головке трехлетнего Костю-аутиста.

Она тоже его любила и однажды предложила Саше:

– Давай возьмем его.

На какое-то время Саша задумался, тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой:

– Твое желание необдуманное, импульсивное. Оно пройдет.