Мэгги Дэвис - Атласные мечты

По ее коже пробежали мурашки. В закрытом салоне лимузина было невозможно избавиться от ощущения тревоги, которую вызывало в ней присутствие этого человека. Он сидел, закинув ногу на ногу, складка на его брючине была остра, как нож. Несмотря на утонченную элегантность, от него исходил какой-то первобытный животный магнетизм.

Что ей теперь делать? Она размышляла, сжимая пальцами бокал с шампанским. Раньше ей никогда не приходилось играть подобную роль. Может быть, ей нужно быть кокетливой? Оживленной? Напустить на себя немного таинственности? И в первый раз в своей жизни ей нужно казаться соблазнительной, неотразимой, абсолютно доступной, проявить все те качества, которые в действительности не были ей присущи. Но как трудно понять правила игры, в которую играешь впервые!

Элис украдкой бросила на него взгляд. Длинные, с отличным маникюром пальцы покоились на колене. Внезапно ее охватило волнение. Нет, не время сейчас думать о том, как эти руки станут прикасаться к ней, раздевать, ласкать ее. Все это не заставит себя долго ждать.

Неожиданно она заметила у основания его большого пальца маленькую полустертую голубую татуировку в виде якоря. Сердце Элис замерло в груди. Она вспомнила, как Руди Мортесьер говорил, что внуки Паллиадиса служили вместе с греческими моряками на фамильных нефтяных танкерах.

Нет, это выше ее сил! Зря она согласилась провести с ним этот вечер. Несколько капель шампанского упали на бесценное творение Руди, но это теперь ей было безразлично. Она сидела неподвижно, не в силах пошевельнуться. В голове промелькнула мысль заставить его остановить машину и убежать.

– Вы замерзли? – в ровном голосе Николаса Паллиадиса слышался явный американский акцент. Он протянул ей плед из шиншиллы. – Не желаете?

Элис покачала головой. Ее шея и грудь были уже влажны от пота, вряд ли она нуждалась в меховом покрывале.

Нет, она не будет просить его остановить машину. Она должна испытать все до конца. Решение принято, и она не собирается отступать. Она помнила о людях, которые преследовали ее. «Надеюсь, они не допустят промашки, – подумала Элис. – В противном случае мне вряд ли хватит мужества повторить все заново!»

Они ехали по Елисейским полям. Рождественские гирлянды из золотых фонариков висели на деревьях. Было около девяти часов вечера – время ужина. Тротуары перед магазинами и ювелирными лавками, которыми славятся Елисей-ские поля, кишели спешащими по домам парижанками и туристами, приехавшими в город на праздники. Ослепительно белый слой снега, покрывавший крыши домов, казался искусственным, точно декорации к фильму Уолта Диснея.

Однако Элис хорошо знала, что жизнь в Париже меньше всего напоминала очаровательный диснеевский фильм. Она откинулась на спинку сиденья, наблюдая, как за окном вихрем проносится город, жестокий, безжалостный для таких, как она. Цены и конкуренция невероятно высоки, в этом она имела возможность убедиться на собственном опыте. Модели домов моды зарабатывали так мало, что едва могли свести концы с концами, тем не менее существовало огромное количество молодых красивых девушек, готовых в любой момент отбить у них работу.

Элис вглядывалась в мелькавшие кварталы сквозь затемненные стекла лимузина, гадая, куда они направляются. Николас Паллиадис поднял телефонную трубку и сказал что-то шоферу по-гречески. Снег все еще кружился над городом. Париж не вязался в представлении Элис с зимой; это время года всегда напоминало ей детство, проведенное в Новой Англии. Бесконечно длинные вермонтские зимы, когда ей было восемь лет, потом девять, потом десять, глубоко врезались в ее память. Школа, где она оставалась на ночь, изводя себя слезами, перед тем как уснуть. Тоскливые пробуждения на восходе, чтобы вместе с другими девочками отправиться в душевые. Потом построение перед завтраком. Перед походом в церковь. Перед началом классных занятий. Жизнь в пансионе совсем подавила маленькую Элис, чье единственное желание было находиться рядом со своей матерью. Она до сих пор не могла забыть чувство одиночества и безмерную тоску тех лет.

Ей говорили, что школа сделает ее выносливой и независимой, привьет ей все необходимые навыки для жизни в обществе. Однако Элис понимала, что это были обыкновенные отговорки. Большинство учеников находились в том же положении. Их родители заново вступили в брак, завели новые семьи и теперь стремились избавиться от своих детей как от досадных помех их счастью. Вот в чем была настоящая причина их обучения в закрытом пансионе.

По воскресеньям, которые Элис просиживала в приемной комнате в ожидании кого-либо из родных, как правило, появлялся Роб. Он один навещал ее, приезжая на такси из училища, чопорный, высокомерный, этакий юноша-старичок, в серой тройке и слишком большой шляпе.

«Даймлер» резко затормозил. Николас Паллиадис отреагировал мгновенно – схватил трубку телефона и что-то рявкнул шоферу. Мимо промчалась «Скорая помощь», завывая сиренами и мигая огнями. От сильного толчка Элис едва удержалась на месте. Николас Паллиадис быстро протянул руку, желая удержать.

– Вы в порядке?

Она кивнула, не в силах выговорить ни слова.

– Это платье вам к лицу. – Николас бросил на нее таинственный взгляд. – Оно очень идет к вашим волосам. – Помолчав, он добавил: – Это ваш естественный цвет?

Элис хотела было рассмеяться в ответ, но вовремя вспомнила, что она всего лишь никому не известная модель в Доме моды, а этот мужчина, пригласивший ее на ужин, наследник могущественной судовладельческой компании.

– Да, естественный. – Это не было ложью. Ей очень хотелось съязвить, что, мол, не стоит беспокоиться – он получит все сполна за свои деньги. – Оттенок лишь… подчеркнут… слегка. – К своему неудовольствию, Элис почувствовала, что краснеет.

Заметив ее смущение, Николас прищурил темные глаза.

– У вас очаровательная грудь, – наконец произнес он. – Она тоже «слегка подчеркнута»?

Элис стала терять терпение. Сначала волосы, теперь ее грудь?

– Я… я не совсем вас понимаю.

– Да нет же, вы все отлично понимаете. – Его циничный взгляд остановился на тонкой полоске белой кожи над шнуровкой ее платья. – Модели обычно плоскогруды, как мальчишки, а вас природа щедро одарила.

Элис с опаской посмотрела на него. Сказать, что он был груб, подозрителен и невероятно бесцеремонен, означало бы безбожно польстить ему. Впрочем, уже одна фамилия Паллиадис говорит о многом.

Вблизи Николас не выглядел таким уж красавцем, отметила про себя Элис. Она открыто разглядывала его, пока он подливал себе еще шампанского. Его нос решительно кривоват, словно у профессионального боксера, полуприкрытые глаза неуловимы, скрытны. Они совсем не нравились Элис. А его рот…