Таня Винк - Спроси свое сердце

– Потому что посмотрела на все другими глазами. Но у меня с Тарасом все было ясно, а у тебя с Лешей не ясно. Ты должна поговорить с ним, обсудить ситуацию, чтоб потом не жалеть.

– Я не буду жалеть! – огрызнулась племяшка.

– Это ты сейчас так говоришь, а через пару дней все поменяется. Попомнишь мои слова.

Некоторое время Настя пристально смотрела на Галку, а потом опустила глаза.

– Ты хочешь сказать, что, если он мне не позвонит, я должна сама позвонить?

– Да, должна. Ты должна сделать все, чтобы потом не укорять себя.

– А если он скажет, что не любит меня, а любит Оксану?

– Тогда все станет на свои места.

– Тебе легко говорить, – фыркнула Настя, сцепила пальцы на животе и уставилась в потолок, а в выражении ее лица было столько горя и безысходности, что Галкино сердце сжалось. Она погладила племянницу по плечу и тихо сказала:

– Не нужно так переживать, все образуется.

– Ничего не образуется, – горестно молвила Настя и скривилась.

И снова по ее виску скатилась слеза.

Надо же, а она считала племяшку взрослой. Нет, Настя ребенок, она большая, но… еще маленькая. И подруги ее такие же, и мальчики. Ой, парни. Удивительное поколение, невероятно интересное своим прагматизмом, но при этом они куда более дети, чем она в свои двадцать. Она ни за что не попросила бы взрослого человека, даже самого родного, помочь разобраться в подобной проблеме, она все переваривала бы сама. А они… Ко всему, что им непонятно, они относятся с неподражаемой детской непосредственностью. Вроде взрослые, а на самом деле дети. С одинаковым азартом играют в компьютерные игры и запускают дроны, создают программы и бегут в кино, общаются, спорят, делятся новостями, дружат, любят, расстаются. Снова влюбляются и снова расстаются, и делают это не так, как ее поколение: влюбился – значит, вы пара, больше по сторонам не смотри, – а так, будто любовь – это один из способов познания мира. Но так оно и есть. Любовь – это главный способ познания мира. Познания жадного, ненасытного и непреходящего. Ну и понятие «семья» для них окрашено совсем в другой цвет, чем у ее поколения. В этом возрасте ее ровесники, да и она сама, думали о семье, и родители в этом поддерживали, старались показать, что семья – это важно, это основа благополучия и счастья. А у них все по-другому – в большинстве своем они не хотят семью, не хотят детей, потому что их будущее размыто, потому что в стране, да и во всем мире, все нестабильно. Получается, для этого поколения, которое обвиняют в бездуховности, любовь всего важнее. Хотя Настюша – это еще не все.

– Галя, а ты не знаешь, что происходит между мамой и Димой? – тихо спросила Настя.

– Нет, а что между ними не так?

– Да я не понимаю, что именно. Они ссорятся из-за пустяков, и мама всегда первая начинает. То Дима слишком громко телевизор включил, то комнату сильно охладил, то неправильно посуду в посудомойку поставил. А сегодня она так орала, такое несла… Просто ужас! У меня такое впечатление, что я живу в сумасшедшем доме. И еще эта ее подруга, – Настя брезгливо скривилась, – эта Машка. Что у них за дружба? Они все время соревнуются, а в чем – не поймешь, все время друг друга подначивают. Вроде беззлобно, но там есть злость. А теперь эта Машка по всему свету разнесет, что я попала под машину.

– Это ее хобби – разносить новости.

– Это не хобби, это дурость и жажда славы.

– Настюша, ты не права, она талантливый художник. Согласись, у нее получаются хорошие комиксы.

– Рисунки хорошие, но реплики – дерьмо собачье. Она показывает жизнь Люботина как-то по-злому, даже хорошие события имеют неприятный привкус. Все видят, что Михалыч у нее как кость в горле, без него ни одна серия не обходится. Я б за это дала ей по голове, а Михалычу, видимо, плевать. Хотя, может, в Инстаграм он вообще не заглядывает.

– Ну, солнышко, Маша человек сложный. Она мечтала стать великим художником, но не стала, а Михалыч не собирался, а стал известным фотографом, вот тебе и ответ на все вопросы. Наверняка он видел ее рисунки, но они его не заботят. Хотя для многих попасть в ее комиксы – большое счастье.

– Ну да, теперь я тоже попаду, – сказала Настя.

Однажды молоденькая участковый терапевт пришла к дедушке и, когда Галя провожала ее за калитку, задумчиво произнесла:

– Я могу у вас кое-что спросить?

– Да, пожалуйста.

– Что вы скажете про семью Дахно? Вчера я была у Марии, она простудилась, я хотела послушать ее, а Людмила Ивановна запретила, причем довольно резко.

– Запретила? Чем она это обосновала?

– Она сказала, что ее муж профессор и что он уже поставил диагноз, а от меня только больничный лист требуется. Простите, Галина Сергеевна, я здесь человек новый, я никого еще не знаю. Она что, со всеми вот такая?

– Да, со всеми. А что касается вас, вы должны выполнять свои обязанности и чужие диагнозы ни в коем случае не принимать во внимание, даже если это профессорский диагноз. Отвечать будете вы.

– Но Людмила Ивановна была очень категорична.

– Людмила Ивановна технолог швейного производства, а не врач, – довольно жестко возразила Галя.

– Скажите, а Мария не стоит на учете в психоневрологическом диспансере?

– Насколько я знаю – нет. А почему вы спрашиваете?

– Я вошла в комнату и говорю: «Откройте, пожалуйста, окно», – там было душно. И Мария вдруг начала повторять: «Одеяло, окно, дверь… одеяло, окно, дверь». А потом на стишок переключилась: «Мне мама в детстве выколола глазки, чтоб я в шкафу варенье не нашел. С тех пор я больше не читаю сказки, а только нюхаю и слышу хорошо». Может, я чего-то не понимаю, но Марии Дахно не десять лет, а в три раза больше, – терапевт недоуменно дернула плечом.

– Стишок вы правильно запомнили, – Галя улыбнулась уголками рта, – его она с детства повторяет. Понимаете, она всегда стремится быть в центре внимания, для нее важно, кто и как на нее смотрит. Она не психопатка, но склонна к истерии, а Людмила Ивановна женщина авторитарная, она давит на дочку. Мой вам совет – будьте с этими женщинами поосторожнее, но свои обязанности выполняйте.

– Галина Сергеевна, извините, что подняла эту тему, я просто знаю, что ваша сестра общается с Марией Дахно.

– Да, они общаются. Не стесняйтесь, если будут еще какие-то вопросы, звоните, я здесь почти всех знаю.

– Что ж, спасибо, до встречи. У меня сегодня еще четыре вызова.

Галя закрыла калитку и медленно направилась к дому.

Про одеяло, окно и дверь Галка много раз слышала – повторяя эти слова, Мария выпучивала глаза и испуганно озиралась. Галя увидела этот спектакль, когда Мария впервые пришла в их дом, было ей девять лет. Гале было тринадцать, она посмотрела на все это и забыла – мало ли что выкидывают малявки. Вскоре это снова повторилось, и Галя поняла, что эти три кодовых слова в присутствии Маши просто нельзя произносить, и она их не произносила. Но в выпускном классе случилось еще более интересное – Маша как-то неожиданно изменила, как сейчас принято говорить, имидж: подстриглась коротко, в стиле тридцатых годов прошлого века, выщипала брови, оставив две изогнутые ниточки, спустилась с высоты каблуков и обулась в туфли на низком ходу и убрала из гардероба все цвета, кроме черного и коричневого. Выглядело все это парадоксально – уж кто-кто, а технолог швейного производства могла одевать дочь со вкусом, не навязывая ей бесформенный стиль, но для семьи Дахно этот стиль стал чем-то наподобие знамени, на котором было нацарапано: «Я не такая, как все!» Видимо, кто-то из местных «проехался» по этой теме, потому как, покупая на базаре бурячки, Людмила Ивановна довольно громко сказала: «Моя дочь вылитая Грета Гарбо», сунула бурячки в сумку и переместилась в ряды с салом. Интернет тогда еще был здесь в новинку, и найти портрет Греты было очень трудно, но помогла бабушка, она прекрасно помнила, в каких фильмах снялась эта шведская красавица актриса. В общем, Галя не поленилась, нашла старый журнал с фотографией Греты Гарбо и с того дня очень сильно засомневалась в адекватности Людмилы Ивановны. Да, для любой матери ребенок – самое прекрасное создание на планете, но не настолько же… Ритке это, конечно же, всегда было на руку, уж очень выгодно она смотрелась на фоне Машки – просто сказочная принцесса.