Оксана Кожемяко - Больше черного

За приятными беседами ужин подходил к завершению и все, казалось, просто великолепным. Но я заметил, что молодой человек, Уинстон, не принимал никакого участия в разговоре. Он сидел молча и вяло ковырял вилкой содержимое своей тарелки. Мистер Гуилхем несколько раз украдкой бросил напряженный взгляд на юношу, не находя ответного, собравшись, он вновь улыбался и продолжал говорить о какой-нибудь музыкальной новинке. Вскоре капитан Гуилхем не выдержал и обратился к молодому джентльмену с едва заметной тревогой:

– Ты ничего не ешь, Уинстон. Ты не болен?

– Нет, сэр, – отрезал юноша. – Я здоров. Просто у меня нет аппетита.

Мистер и миссис Харрисон быстро переглянулись.

– Позволь спросить тебя, сынок, – начал, было, мистер Гуилхем, но Уинстон довольно грубо прервал его.

– Не называйте меня так, сэр! Мне неприятно!

Я увидел, как вспыхнули черные глаза Гуилхема, но тут вмешалась хозяйка дома.

– Уинстон, дорогой, ты устал, – проговорила она так, будто хотела уверить кузена в этом. – Ступай к себе. – И ласково тронув его руку, она с улыбкой кивнула ему.

Юноша послушно встал, пробормотал извинения и удалился. Капитан Гуилхем взял графин с вином, налил себе полный бокал и осушил его залпом.

– Папа, – взмолилась дочь. – Не надо!

– Ничего, детка, я справлюсь, – он поднялся из-за стола и подошел к камину.

Мы не тронулись с места. В воздухе воцарилась напряженность. Полное безмолвие нарушал только веселый треск поленьев в очаге, являя собой символ домашнего счастья и уюта, но так некстати теперь освещая непростую семейную драму.

– Лучше б дьявол забрал меня сию минуту, – еле слышно произнес мистер Гуилхем. И, вдруг он, резко обернулся к нам, в мочке уха зловеще сверкнуло серебряное кольцо, его точеный профиль осветил огонь.

– Мистер Ранду, – обратился он ко мне. – Не угодно ли прогуляться по парку перед сном? – при этом он сделал жест рукой дочери, попытавшейся возразить.

– Да, – ответил я немного растерянно, виновато взглянув на миссис Харрисон, она только обреченно пожала плечами.

– Вот и прекрасно, – произнес он. – Я только прихвачу плед, а то проклятая лихорадка опять уложит меня на неделю.

Мы вышли в парк, и, пройдя немного мимо источающего ароматы цветника, оказались у живописного пруда, отражавшего в своей темной воде все богатства небес. В некой точке истины я и капитан Гуилхем, будто по наитию вместе подняли головы вверх.

Где только меня не носило по земле, я никогда не переставал удивляться двум вещам: человечеству в целом и звездному полотну в частности. Созерцание сверкающих небес с завидным постоянством завораживало меня почти до состояния духовного экстаза. Но сейчас английское небо просто околдовало меня. Почему оно мне показалось не таким как везде, отчетливо я объяснить не могу. То ли звезды выглядели ярче, то ли черная мгла глубже, то ли мое воображение не на шутку разыгралось и принялось ткать основу для моего будущего сочинения.

Сколько мы простояли так с закинутыми головами, я не знаю, но вскоре затекшая шея самым меркантильным образом напомнила о нашем земном пребывании. Молчание такое уместное при созерцании магического мерцания далеких планет, теперь казалось неловким. Я ждал, когда мистер Гуилхем задаст тон и тему. Капитан закурил неспешно трубку и, пройдя к скамейке, устроился на ней, сделав мне знак последовать его примеру.

– В обществе хорошего человека и помолчать приятно, – вдруг сказал он, выпустив изо рта струйку дыма.

– Простите, сэр, – сказал я немного озадаченный, так как воспринял эту реплику как упрек. – Я не хотел мешать вашим мыслям.

– А вы умеете читать мысли, доктор? – с иронией произнес Гуилхем.

– Нет, – ответил я сухо. – Сего искусства я не разумею, но мне думается, что вас что-то гложет.

– Полноте, доктор Ранду, – произнес он примирительно. – Не обижайтесь на старого мерзавца. Меня здорово заносит, но это не по злобе, а так от дурной удали. А то, что меня гложет досада, так вы и сами все видели за ужином. – Капитан посмотрел в сторону, и я увидел, как заходили его желваки. – Этот мальчик очень дорог мне, но как вы заметили он не испытывает теплых чувств к моей персоне.

– Этот юноша ваш сын? – напрямик спросил я.

Гуилхем поднял на меня взгляд, взгляд побитой собаки, такого я никак не ожидал. Мгновение я мог читать в его душе, как в открытой книге, ведавшей о невыносимом страдании. Я увидел это, но только на мгновение. Взгляд капитана вновь стал непроницаем и насмешлив.

– Его мать, леди Уорбрук, была моей любовницей. Впоследствии, однако, она утверждала, что была изнасилована мной. Видите ли, таким образом леди пыталась спасти свою репутацию, – улыбаясь, сказал он. – И до той поры пока мальчик не узнал сей нелицеприятный факт, мы были очень дружны с ним.

– Кто такая леди Уорбрук? – продолжил я свой допрос.

– Жена моего, гм, брата, – небрежно ответил он, медленно выпуская изящную струйку дыма изо рта.

– Она жива? – не унимался я.

– Умерла три месяца назад, – без скорби ответил капитан.

Возникла пауза. На секунду я засомневался, хочет ли мистер Гуилхем продолжать разговор. И все же, некое внутреннее чутье подсказывало мне, что сей короткий странный диалог, больше похожий на дознание, определил жажду капитана исповедаться кому-нибудь, и мое общество для него в данный момент было, кстати.

– Я, наверное, должен считать себя счастливым человеком, доктор Ранду, – прервал паузу мой собеседник. – Для человека столь безбожного и, если хотите, безнравственного, я неплохо устроился теперь. Король из милости запер меня здесь навечно. Его Величество все же испытывает ко мне некую симпатию за мои прошлые немногочисленные заслуги, иначе он не пожалел бы для меня целой бухты пеньковой веревки. – Капитан усмехнулся, самозабвенно затянулся из своей трубки, выпустив несколько аккуратных колец дыма изо рта и, продолжил тоном весьма далеким от тона покаяния. – Я убийца, авантюрист, пьяница и самозванец, изгой. – Ровные колечки дыма медленно поднимались в ночную мглу. – Фермеры, эти страстные любители легенд и мифов, считают, что я пью кровь невинных дев и юношей, после того как жестоко обесчещу. (Правда, отбросив щепетильность относительно моей кровожадности, с удовольствием пользуются плодами моей щедрости). Меня лишили королевских наград и рыцарского ордена. Хотя мне глубоко плевать на это. Я есть средоточие зла и порока, что, в общем-то, недалеко от истины. Итог жизни нетривиальный, вы не находите? Ха! Вся эта возня по большому счету мне глубоко безразлична, но на моей толстой шкуре есть всё же уязвимые места. Моя дочь, – вы, доктор Ранду, даю голову на отсечение, не остались равнодушны к ее улыбке, – она вынуждена прозябать в этих стенах, больше подходящих для заключения прожженных старых негодяев, нежели молодой женщины. Зловещая тень моих грехов пала и на нее. Добрые соседи опасаются приглашать ее в гости и водить дружбу с дочерью душегуба. Но Алиса не унывает, как видите. Отважная великодушная девочка, она считает, что в ответе за всех и видит счастье в заботе о нас. Мой зять Сэмюель давно вырос из своего капитанского мундира, но, несмотря на его заслуги и способности, его назначение коммодором, похоже, затерялось среди бумаг лорда адмиралтейства. Мне больно видеть, как по моей милости страдают ни в чем неповинные люди.