М. Нагорная - Потерянный рай. Роман

Желание отомстить долго не отпускало её, в своём бессилии она даже мечтала поджечь его машину, все её мысли ворочались тяжёлыми булыжниками в мозгу только вокруг него, она не могла отвлечься от этой ситуации и жить дальше другими событиями, явлениями и людьми, она замкнулась только на нём. В своём воображении она рассказывала ему выдуманные слёзно-трагические истории, чтобы он пожалел её и не отвергал, она представляла их встречу несколько лет спустя, как он увлечётся ею, холодной, равнодушной, уже уверенной в себе красавицей, привяжется к ней, будет бегать за ней жалкой собачонкой, она снисходительно позволит любить себя, даст согласие на их брак и бросит его в самый разгар их романа, наслаждаясь уже его унизительным положением брошенного.

В один из самых своих отчаянных дней, когда Лизе реально нужна была просто необременительная моральная поддержка, когда было нестерпимо больно, невыносимо тошно и тоскливо, когда отчаянье разрывало её душу, она позвонила по телефону второму Александру, но тот что-то злобно пробурчал в ответ, и она больше ему никогда не звонила.

Вдобавок ко всему, Лиза потеряла работу после своей первой самостоятельно написанной статьи. Статья была написана с одобрения начальника отдела Пащенко, статья злободневная, обличающая известного писателя, который устроил пьяный дебош в ресторане. Разразился скандал, от Лизы потребовали извинений и статью-опровержение, но она отказалась от этого потому, что сама была очевидцем этого безобразного происшествия. Особенно Лизу возмутило, что этот писатель писал исключительно высокоморальные произведения для подрастающего поколения, а в реальной жизни этот носитель добродетели вёл себя очень непристойно, осыпал всех площадной, далеко не литературной бранью, затеял скандал с официантом, подрался с соседом по столику, кричал в пьяном угаре: «Не мешайте моему куражу! Я всё испытал, всё изведал. Я ел даже салат за восемьдесят семь рублей. У меня тонкая артистическая натура. А вы кто такие? Ничтожества». Когда же Лиза рассказала эту историю начальнику, он, радостно потирая руки, говорил, что об этом обязательно надо написать в газету. Лиза не знала, что у Пащенко были какие-то старые счёты с этим писателем и он использовал её в своих интрижках, чтобы нанести удар своему противнику, а потом открещивался от Лизы и, оправдываясь перед главный редактором, говорил, что давал ей совсем другую тему для статьи, что «да, виноват, проморгал и пустил эту статью в печать не глядя, потому что доверял Чадышевой».

Лиза была страшно разочарована тем, что за красивым, благопристойным фасадом кроется гнилая натура этих творческих людей и только цензура не позволяла вываливать всё их душевное дерьмо на бумагу, а тем более пускать в печать. Все эти успешные писатели и поэты беспрепятственно печатались в журналах и газетах, издавали книги, гуляли по ресторанам, сладко ели, модно дорого одевались, катались на «Волгах», спали с чужими жёнами. Для Лизы, ещё сохранившей веру в добро, в справедливость, в чистоту, было откровением, что все эти так тонко чувствующие и так красиво передающие свои мысли люди на самом деле были циничными, мелко злобными и завистливыми, да и не обязательно талантливыми, просто они смогли других убедить в своей гениальности и очень ловко выбивались в первые ряды, оттеснив действительно талантливых людей. Они побеждали этой наглой самоуверенностью, изворотливостью и примитивной хитростью.

Неприятно поразило Лизу и то, что на работе люди не только работают, а борются, борются за то, чтобы не утруждать себя работой, чтобы получить престижное, не трудоёмкое, хлебное местечко, чтобы возвысится над остальными, чтобы интриговать, злословить, сплетничать, насыщая таким образом свою скудную на события жизнь. Не успевшая ещё повзрослеть, она впервые столкнулась с враждебным миром взрослых, которые сбились в стаю против чужака, не желающего принимать их правила и участвовать в их жестоких играх. Она со своей наивностью, стремлением к справедливости, желанием честно трудиться не вписалась в это общество. Она чувствовала себя не защищённой перед этой чёрной силой, а рассчитывать на поддержку даже от её поклонников не приходилось, они были так же беспомощны перед этой сворой хищников.

Вскоре на Пащенко завели уголовное дело за денежную аферу: он незаконно получал гонорары за чужие статьи на пару со своей любовницей Ильинской, которая по совместительству была любовницей и того известного писателя. Ильинская пыталась и Лизу вовлечь в это уголовное дело, но следователь сразу почуял, что Лиза не только не причастна к этим махинациям, но и на редкость наивна, чиста и, погружённая в свою работу, даже не замечала того сложного клубка интриг, который обычно присутствует в подобных заведениях. Она не знала кто с кем в каких отношениях, кто с кем дружит, кто с кем враждует, кто о чём говорит. «Не знаю, – неизменно отвечала на подобные вопросы Лиза. – А хотите, я вам расскажу, какие бывают виды типографских шрифтов».

Несмотря на это, шлейф слухов и о любовных похождениях и о денежных махинациях, как ни странно, закрепился за Лизой и наложился на её образ, хотя истинных виновников посадили. Она долго не могла найти работу, ни в одном издательстве её не брали, такая скандальная журналистка никому была не нужна. Деньги были уже на исходе, и ей пришлось устроится сторожем в школу.

Чтобы пережить эту травму, свои неудачи и заполнить пустоту, она кинулась к третьему претенденту, не кинулась, а поначалу благосклонно приняла его ухаживания. Его звали Владимир, уже второй Владимир. Он был старше её по возрасту, но не по должности, и она естественно обращалась к нему на «вы». Он просил её говорить ему «ты», добавляя при этом: «Что ты всё „выкаешь“? Как будто я старик?». Опять? Ну почему всё повторяется? Какая-то насмешка судьбы. Почему все мужчины странно одинаковы и говорят одинаковые слова? Поскольку все эти повторения происходили в сжатые по времени сроки, а боль этих событий ещё не улеглась, каждое это повторение наносило ей мучительный укол в сердце и неприятные воспоминания оживали вновь. Лиза как будто ходла по какому-то исконному кругу, проложенному для неё злодейкой-судьбой, и никак не может сойти с этого извечного маршрута.

После непродолжительного, ничего не значащего общения, Владимир вдруг как-то не твёрдо, но намекнул, что хотел бы видеть её свое женой, а поскольку Лиза его кандидатуру даже не рассматривала (уж больно он был неприятен физически: мелкий, даже ниже её ростом, потрёпанный, выглядел старше своих лет), это заявление её поначалу неприятно шокировало, а потом она уже свыклась с этой мыслью и решила: «Почему бы не попробовать, может что-нибудь получиться». Они стали чаще общаться, а после её увольнения с работы – перезваниваться.